Шкуро: Под знаком волка
Шрифт:
Поезд остановился на станции Иловайская на первом пути у перрона, что удивило приехавших.
— А где же поезд его превосходительства? — спросил Шкуро у встречавшего молодого капитана, светловолосого, светлоглазого, официально серьезного, назвавшегося адъютантом его превосходительства.
— Его превосходительство приказал освободить путь для вашего поезда и сейчас к вам пожалует.
— Я намеревался сам доложить ему о прибытии.
— Нет. Он приказал передать вам, что немедленно будет у вас для обсуждения плана действий. Он с начальником штаба полковником Штейфоном [56] уже идет сюда.
56
Штейфон
На перроне появилась группа офицеров: впереди — толстый, грузный, большеголовый генерал-майор Май-Маевский, за ним — сухощавый, слегка сутулящийся начальник штаба полковник Штейфон, командир дивизии генерал-майор Витковский [57] и генерал-майор Агапеев. К генералу Шкуро пожаловало все начальство корпуса, состоявшего пока из одной дивизии. Он встретил их на перроне, у вагона, доложил, представился, пригласил в свой поезд. В штабном вагоне на столе уже была разложена карта, и на ней черными стрелами нанесен маршрут намеченного рейда дивизии Шкуро.
57
Витковский Владимир Константинович (1885–1978) — из дворян. Георгиевский кавалер. С весны 1918 г. — в отряде Дроздовского, командовал солдатским батальоном, офицерским стрелковым полком, бригадой. С февраля 1919 г. — начальник 3-й (Дроздовской) дивизии. В 1920 г. получил звание генерал-лейтенанта; в русской армии — командир армейского корпуса, командующий 2-й армией; затем начальник пехотной дивизии и заместитель Кутепова в Галлиполи. Жил во Франции, в США.
Май-Маевский рассматривал карту, Шкуро рассматривал Май-Маевского. Этот толстый, тяжело дышащий человек в пенсне, казавшимся маленьким на его круглом пухлом лице, почему-то притягивал к себе и излучал спокойствие. Генерал и раньше слышал о том, как спокойно держится командир корпуса под огнем, а теперь видел, что он вообще спокойно держится. Словно вся жизнь вокруг не вызывает волнений или раздражения. На все и на всех смотрит, слава Богу, доброжелательно, но с заметным равнодушием. Генералу Шкуро во время обсуждения плана хотелось подойти к Май-Маевскому, сблизиться, разговориться. Он то и дело вскакивал, шел к карте, показывал, объяснял. Командир корпуса взглянул на него, снял пенсне, спросил:
— Восьмерочкой делаешь рейд, Андрей Григорьич? Правильно. Уходить надо всегда другой дорогой. Наполеон, вот, не сумел, а у тебя все получится. В Ставрополе слышал о твоих делах. Такой командир мне нужен.
Шкуро сделал знак адъютанту Кузьменко, и когда закончилось обсуждение, смело подошел к Май-Маевскому, хлопнул его по плечу и сказал:
— Ну, отец, пойдем водку пить.
Генерал добродушно улыбнулся, Кузьменко открыл дверь, и все следом за командиром корпуса двинулись в купе-столовую. На скатерти бутылки, тарелочки с семгой, балыком, икрой, омарами, сыром…
— У тебя здесь хорошо, Андрюша, — сказал Май-Маевский, оглядев салон, оформленный наконец так, как мечтал хозяин: на стенах волчьи морды с оскаленными пастями, в углу — знамя дивизии: стеганая волчья шкура, на ней Волчья голова. — У тебя здесь литературно.
— Выпьем, отец, смирновки.
— Смирновка — это хорошо. Господа! Предлагаю за успех операции генерала Шкуро.
Тостов было много — водки хватало, а в заключение завтрака красавицы официантки внесли серебряные ведерки с шампанским во льду. Май-Маевский снял пенсне, разглядывая женщин, как некие достопримечательности, затем вновь прикрыл стеклами
— Диккенса давно читал?
— Давно, Владимир Зенонович. Наверное, еще в корпусе. Некогда сейчас. Читаю только сводки, приказы, директивы.
— Да. Тебе не до чтения. Тебе, Андрюша, не нужны литературные герои. Ты сам настоящий герой. О тебе будут книги писать. Давай с тобой шампанского по бокалу. Полный наливай. Выпьем за победу над этими грязными плебеями. Ты знаешь, что шахтеры поголовно большевики. Я их расстреливал десятками… нет — сотнями. И ты не жалей.
Снова повезло атаману Шкуро: с Маем, как сокращенно звали командира корпуса, можно жить спокойно и быть самим собой. И не его дивизию подчинили Покровскому, а наоборот: для успешного проведения операции в подчинение генерал-майору Шкуро передали Терскую дивизию генерала Топоркова [58] .
58
Топорков Сергей Михайлович (1881–1931) — из казаков, произведен в офицеры за боевое отличие. Полковник, командир Чеченского и Татарского конного полков. В 1918 г, командовал 1-м Запорожским полком Кубанского казачьего войска, 2-й бригадой 1-й конной дивизии; в 1919 г. — начальник Терской казачьей конной дивизии, командир 4-го конного корпуса, в марте 1920 г. — 3-го Кубанского корпуса. Генерал-лейтенант. Эмигрировал в Югославию, в 1922 г. — атаман Донской казачьей станицы в Белой Церкви.
Фронт красных прорвали у Крындачевки, взяв пленных и 12 пулеметов. Однако ночью пришлось отбивать неожиданную контратаку. Пришлось и самому садиться на коня и вести свою волчью сотню в обход. В атаку с обнаженной шашкой, конечно, не помчался, но руководил с близкого командного пункта. Тысячи полторы красноармейцев изрубили «волки» и партизанская бригада. Утром послал донесение в Ростов об успешном начале, но по договоренности шифровки шли только из дивизии Покровского, где была рация. Злопамятный генерал-летчик вдруг прислал выговор: «генерал-майор Шкуро подчинен мне, и обязан направлять донесения мне, как прямому начальнику». Надо было ответить по-русски откровенно, но провинившийся решил соблюдать приличия: «Вам я не подчинен, и вашим подчиненным никогда не буду».
Южнее Горловки Шкуро окружил и разгромил Донецкую сводную дивизию красных. Взял восемь орудий, около ста пулеметов, свыше пяти тысяч пленных. Большинство — шахтеры. Всех не расстреляешь, как рекомендовал Май-Маевский. Построили пленных в пасмурный день на грязном подтаявшем снегу, и Шкуро вышел проверить, как его казаки наказывают врагов. Он только что слегка позавтракал, опорожнив стакан водки, и был настроен по-боевому. Май-Маевский, вообще все добровольцы никакой жалости не проявляют. И его казаки не должны отставать. Научились же в своих станицах с иногородними расправляться. И он сам, генерал Шкуро, один из лучших вождей белой армии, должен внушать страх противнику. Чтобы бежали красные, едва завидев.
Пленные стояли полураздетые, многие босиком, их помертвевшие глаза искали спасения. Казаки с обнаженными шашками выстроились перед ними, злобно изгаляясь, выкрикивая: «Жиды! Комиссары, выходи! А вы, солдатье, своих комиссаров и жидов не знаете? А ну, гоните их вперед!»
Адъютанты рядом с генералом, — тот спросил у Кузьменко:
— Где Мельников? Почему здесь нет?
— Ранен вчера из винтовки навылет.
— Проследить, чтобы лечили как надо. А этот казачок мне хорошо знаком. — Шкуро увидел Артюхова и подозвал.
— Здравия желаю, ваше превосходительство.
— Чего зря шашкой размахиваешь? Командуй!
— Коммссары и жиды вперед, а то всех порубим.
Несчастных выталкивали из толпы, они кричали, упирались.
Начал Артюхов. По-охотничьи слегка пригнувшись, подскочил к пленному в рваной распахнутой шинели и ловким ударом шашкой рассек его наискось. Отлетела в сторону пола шинели, залитая кровью. Засверкали зеркальные лезвия в багровых пятнах, закричали визгливо-тонкими голосами умирающие, устилали снег скрюченные развороченные трупы, кровь растекалась из-под них.