Шкуро: Под знаком волка
Шрифт:
Шкуро с Кузьменко отошли подальше от вагонов, от шума и фонарей. Их сопровождали конвойные.
— Дистанция десять шагов, — скомандовал им генерал. — У нас разговор.
— Может, на завтра отложим, Андрей Григорьевич?
— Ты что? Думаешь, я захмелел? Да я хоть к Деникину на доклад сейчас. И еще получше его обстановку разберу.
Иногда Шкуро даже сам удивлялся тому, что водка не мешает ему думать, успокаивается, как прежде, радость разливается в груди, а в голове чисто.
— Рассказал мне, значит, Гринчук, что дела у батьки плохи. То, что под Мариуполем мы его растрепали, это ладно: мужиков соберет, оружие есть. С красными у него не складывается: одни за него, другие против. А тут еще Григорьев [60]
60
"…Григорьев против советской власти…" — штабс-капитан царской армии Н. А. Григорьев с декабря 1918 г. — петлюровский атаман. Со своими отрядами он перешел на сторону Красной Армии, в феврале 1919 г. был назначен командиром 1-й Заднепровской украинской советской бригады, переформированной в 6-ю украинскую советскую дивизию, но продолжал называть себя "атаманом партизан Херсонщины и Таврии". Отказавшись выполнить приказ командования о перемещении дивизии на Румынский фронт, он 7 мая поднял мятеж в тылу Красной Армии, выдвинув лозунги "власть Советам народа Украины без коммунистов", "Украина для украинцев" и др. К концу мая мятеж был подавлен. Григорьев бежал к махновцам и 27 июля, как сообщает Большая Советская энциклопедия, "был убит Махно, который видел в нем соперника".
О мятеже Григорьева Шкуро знал: красный командир получил приказ вести свой отряд через Румынию в Венгрию, где будто бы тоже произошла большевистская революция. Григорьев отказался, объявил свою программу: «Украина для украинцев, без коммунистов». Около двадцати тысяч его бойцов захватили Екатеринослав, Кременчуг, другие города. Теперь Махно приказывают идти против Григорьева, а тот самого батьку приглашает в союзники. Вот и прислал Махно человека. Хочет письмо от Шкуро. Такое, чтобы своим людям прочитать. Тогда, мол, будет и решать, в какую сторону ему смотреть.
— Напишу, — сказал Шкуро. — А чтобы понятнее было, с полками в Гуляйполе прогуляемся.
— И еще, Андрей Григорьич, этот Гринчук не хочет обратно к батьке. Просит, чтобы на Кубань помогли добраться. С батькой, говорит, опасно стало: напьется и без причины на тебя с маузером.
— Отправляй!
— И самое, что ни на есть самое. Я вроде как родственник батьке.
— Дочку сосватал?
— У батьки Махно жена — Кузьменко Галина Андреевна. Чужая, конечно, не из наших краев, но… Кузьменко… Андреевна…
Махно после нескольких поражений сумел собрать в Гуляйполе отряд необстрелянных мужиков — тысячи две — и погнал их по степи на восток, на холмы, где, как он предполагал, укреплялись деникинцы. Мужики с винтовками рассыпались в цепь и послушно шли вперед. За наступавшими сам батька ехал на автомобиле по дороге. С ним охрана, вооруженная пулеметами «Льюис». Охранников так и звали «льюисами». Навстречу автомобилю из кустарника вышел с поднятыми руками солдат в английско-деникинской форме. Разобрались, выяснили, что он привез письмо батьке. Махно распечатал конверт и крикнул ординарцу:
— Собирай полк! Тех, которые поближе. Буду читать.
Он любил говорить речи, зачитывать политические документы.
— Товарищи революционные бойцы! Генерал Шкуро прислал мне письмо. Слушайте!
«Будучи, как и вы, простым русским человеком, быстро выдвинувшимся из неизвестности, я, генерал Шкуро, всегда с восторгом следил за вашим быстрым возвышением, рекомендующим вас, как незаурядного русского самородка. Но, к сожалению, вы пошли по лож-ному пути, будучи вовлечены в компанию с советским движением, губящим Россию во славу какого-то несбыточного интернационализма. Это всегда страшно огорчало меня. Но вот на этих днях я с радостью узнал, что вы одумались и вместе с доблестным атаманом Григорьевым объявили лозунг: бей жидов, коммунистов, комиссаров, чрезвычайки! Да иначе и не могло быть: как талантливый русский человек, вы должны были рано или поздно понять свою ошибку. Я нахожу, что с принятием вами этих лозунгов нам не из-за чего будет воевать.
Махно потрясал письмом и кричал:
— Поскольку в наше революционное время генералы меня боятся, то я их не боюсь. Я им дам Буржуи ни перед чем не останавливаются, и меня, старого революционера, бывшего каторжника [61] , хотят произвести в генералы! Да я их!..
Его речь закончилась разрывами снарядов, прицельно упавших в толпу. Крики ужаса, окровавленные куски в тучах вздыбленной земли.
Махно бросился к автомобилю. Мешала шашка, которую он всегда брал с собой вместе с маузером. Шофер панически кричал: «Камеру осколком пробило!» И вдруг из-за холма начало выползать железное чудовище. Его рычание включалось в общий шум обстрела. Вскоре блеснули чешуей гусеницы, и танк тяжело перевалился через гребень. Наступавшие махновцы дружно побежали назад. Некоторые бросали винтовки.
61
"…и меня, старого революционера, бывшего каторжника-." — Нестор Махно во время революции 1905–1907 гг. вступил в анархистскую группу, участвовал в террористических актах и "экспроприациях". В 1909 г. за убийство полицейского пристава был приговорен к смертной казни, замененной, как несовершеннолетнему, 10 годами каторги. Отбывал заключение в Бутырской тюрьме в Москве.
Второй танк появился с другой стороны дороги, а на нее сдерживаемым шагом выехали кавалеристы в волчьих папахах. Башлыки с развевающимися волчьими хвостами. Впереди — знамя: стеганая волчья шкура, в центре — серебряная голова волка с разинутой пастью.
— Пулеметы! — кричал Махно. — Скорее пулеметы!
Когда конвой наладил два «Льюиса», и их четкие очереди заглушили крики раненых и запаниковавших отступавших, кавалеристы скрылись за холмами, а танки открыли огонь. До них было меньше версты, когда шофер наконец закончил возиться с колесом. Автомобиль рванулся в сторону тыла, за ним галопом — конвой.
— Где же ихняя конница? — оглядываясь, недоуменно спросил ординарца Махно. — И танки сворачивают.
— На наших конных пошли, на Светодухов. Вроде бы уже слыхать, как бьются.
Но там не бились, а били. Шкуро со свитой стоял на горке рядом с волчьим знаменем и наблюдал в бинокль, как его казаки гонялись за конными махновцами и беспощадно их рубили. Обезумевшие лошади без всадников метались по полю.
— Славно рубят, — сказал Шкуро. — В капусту! Федька! Срочно раздобудь киноаппарат и хорошего механика. Чтобы следующий бой сняли. И когда вешать будем. А батько, видно, думать поехал, как на мое письмо ответить.
В здании бывшего Александровского военного училища разместился Реввоенсовет республики: чинный порядок, охрана, тишина, прохлада в вестибюле. На стене большой плакат «Пролетарий на коня!» Стахеева сюда вызвал сам Троцкий, прочитав его статью «Казачья контрреволюция».
У кабинета кроме охраны никого, однако пришлось ждать: у председателя серьезный посетитель.
Перед Троцким сидел светловолосый голубоглазый красавец со сжатыми губами и опасливо прячущимся взглядом. На рукавах его новой шерстяной гимнастерки — красная звезда и три ромба.
На письменном столе — газеты, документы, топографические карты. За столиком сбоку — верный помощник председателя Склянский.
— Итак махновщину мы ликвидируем, — говорил Троцкий, строго вглядываясь в собеседника. — Вы согласны, Климент Ефремович?
— Конечно, товарищ Предреввоенсовета, — с горячностью поддержал ликвидацию Ворошилов. — Я и раньше предлагал разгромить эту банду. Но его Антонов-Овсеенко поддерживал.
— А что за разговоры о том, будто вы наградили Махно орденом Красного Знамени?