Шлягер этого лета

Каллас Тээт Владимирович

— Я же говорил!.. — кричит раздраженно один из музыкантов.

— А помнишь эту неудачную репетицию после записи?

— Подождите… Она нормальная певица и музыка для нее — все, — пытался успокоить друзей Тороп.

— Чушь! Публика ее не принимает!

— Тороп! Ты ее позвал, ты ее и гони!

Тороп хотел было снова возразить, но понял, что это бесполезно.

А у Катрин песня никак не клеится, в голосе нет ни уверенности, нн настроения. Том, отерев пот со лба, сделал вид, будто все в ажуре. Но в голосе его звучит озабоченность:

— Слушай,

Катикеие, что с тобой?

— Ах, снять бы эту голову с плеч и положить сюда, на рояль, чтобы отдохнула…

В репетиционный зал буквально влетела красивая молодая женщина. На ней яркое летнее платье, она не ходит, а порхает, не говорит, а щебечет. Кажется, что в помещении все преобразилось стало ярче и светлее.

— Привет, Томми! Бонжур, Катрин! Пляши, Катрин, тебе письмо от поклонника!

И Катрин действительно в неожиданном порыве радости сделала несколько па.

— А как твои дела?

— Ой, лучше не спрашивай, просто жуть! Послезавтра отбываем в Финляндию. Но вы не представляете, какой глобальный скандал, братцы, ой-ой-ой! Наш Билли заболел, все его печенка проклятая. Ну где мы теперь найдем нового барабанщика? На корабле, что ли?

Как-то незаметно в зале появились и музыканты из «Кокоса», остановились молча в дверях. В центре группы — Тороп.

Катрин сидела в такси, которое мчалось по извилистому шоссе. В руках держала только что прочитанное письмо. Лицо у нее расстроенное. Машина остановилась на берегу моря. Катрин расплатилась и покинула такси, письмо осталось на заднем сиденье. Едва она успела сделать несколько шагов, как ее догнал таксист:

— Эй, эй, здесь не хватает…

Катрин протянула таксисту кошелек и ушла. Однако кошелек оказался пустым, и таксист, обозлившись, в ярости хлопнул дверцей. И тут на заднем сиденье он заметил оставленное Катрин письмо. Он взял листок, прочел:

«Уважаемая Катрин Пруун. Не кажется ли вам, что ваша пора прошла. Своим кислым видом и тоскливыми песнями вы успели всем надоесть. К тому же в вашем возрасте и с вашей фигурой стоит воздержаться от декольте. Группа телезрителей из Вильянди.»

Таксист покачал головой, собрался было догнать Катрин, но передумал…

…Высокий скалистый берег, под ним узкая прибрежная полоса, загроможденная огромными камнями. Море здесь мелкое. Чтобы зайти поглубже, надо долго пробираться сквозь заросли камыша, рискуя наколоть ногу. Тишина, покой.

Возвращаясь на берег, Катрин бормочет себе под нос: «Когда тебе уже не семнадцать, а гораздо больше, и это заметно по лицу и талии…» Ее останавливает крик чайки, которая бешено кружит над головой, — видимо, птица считает, что над ее домом нависла угроза. И Катрин вспоминает — это было несколько лет назад…

…Катрин и Велло сиротливо стояли на углу многолюдной улицы. Под ногами мокрый снег, лужи.

— Где был, где был! А если я скажу, что был эти три дня в Бразилии? Что ты смотришь? Конечно, сейчас тебе плохо, ты больна, я тебе даже сочувствую, но не более… Бедная, бедная Катт. Что ты наделала! Ну что ты, дурочка, наделала! Ты ведь

уже не девчонка. Как же ты посмела? Какое имела ты право это сделать? Разве могут какие-то гастроли по Латвии быть важнее, чем ребенок!.. Наш ребенок! И ты еще спрашиваешь, где я был! Господи, кто это дал вам, женщинам, свободу выбирать — или гастроли по Латвии, или ребенок. Что ты хнычешь? Думаешь, мне не хочется хныкать? — И Велло, всхлипнув, прислонился к стене у магазинной витрины рядом с Катрин.

А та стояла недвижно и прямо, лицо ее было мокро от слез, тушь расползлась, и вся она выглядела жалкой и некрасивой.

Катрин приехала на ту же улицу и теперь, ожидая мужа, прохаживалась возле того же угла. В сторону ратушной площади промчалась открытая машина, на которой, играя на всех своих инструментах, репетировал музыкальный ансамбль «Фикс».

Следом появился и угрюмый Велло.

— Ты захватила мои запасные очки? — прежде всего спросил он.

Катрин достала из сумки очки в старомодной оправе. Велло надел их и, изучив себя в карманном зеркальце, пришел к выводу, что вид у него вполне нормальный. Это его успокоило. Он уселся на выступ стены у витрины и вытащил из кармана сигареты. Катрин сделала нетерпеливое движение, и Велло тут же вскочил, вновь потеряв всю свою уверенность.

— Нет, никуда я не пойду! — вдруг выкрикнул он. — Я не пойду… Я не в состоянии. Мне совсем худо, еще хуже, чем в тот раз… Это лето меня убьет. Не позже сентября вы все будете приглашены на похороны и на поминки, на холодец и водку… Все бессмысленно, грустно и глупо. О-ох…

— Сердце? — кинулась к нему Катрин.

Велло молча кивнул и снова уселся возле витрины.

— Господа присяжные заседатели, — проговорил он с грустной улыбкой, — вы видите перед собой самого лопоухого лопуха в республике. Жизнь полна неожиданностей. Пошли, Катрин Пруун. Кстати, как ты решила насчет фамилии? Оставишь эту? Или вернешься к своей?

— Там видно будет… А где Ирис?

Велло помахал кому-то на противоположной стороне улицы, и Катрин увидела Ирис, пробиравшуюся сквозь толпу.

— На кой черт она тебе понадобилась? — спросил Велло.

— А то бы ты не пришел, — усмехнулась Катрин.

…Втроем они прокладывали себе путь во встречном людском потоке. Чтобы не потерять женщин в толпе, Велло вынужден взять их обеих под руки. Но вдруг он остановился.

— Давайте-ка лучше поедем в Клоога-Ранд загорать и купаться.

Велло смеется, и смех этот звучит совершенно естественно. Обняв Катрин и Ирис, он почти вплотную сближает их. Ирис, усмехаясь, смотрит в сторону, Катрин просто отстраняется и от соперницы, и от мужа.

Большой зал, казенная обстановка. Две пожилые женщины, а между ними — мужчина средних лет в безликом черном костюме.

— Заявление правильно составлено? — спросил Велло.

— Мы бы с удовольствием вернули всем вам эти заявления, как бы правильно они ни были составлены, — вздохнула одна из женщин. — Это такие грустные заявления. Вы действительно все обдумали?