Шляпа для вранья
Шрифт:
– Мы ведь завтра переезжаем.
Я чуть было не спросила: «Куда?», но вовремя вспомнила про очередное свое вранье. Честно говоря, мне совсем не хотелось никуда переезжать, и соврала-то я просто так, «для красного словца», чтобы Ларка не слишком уж задавалась… Но слово, как воробей, вылетит – сами знаете, что… Мы вошли в квартиру, и я пошла в свою комнату – собирать вещи, их у меня теперь было много. «Навранные» шмотки я нарочно перемешивала со старыми, я ведь врала о них Ларке и не знала знает ли мама, что «подарила» мне все это барахло. Шляпу я засунула в карман большого спортивного рюкзака, который был куплен, когда мы
– Да, кстати, Маша, что у тебя с пальцем и как твой живот? – раздался мамин голос со стороны кухни. Видимо известие о моих театральных успехах повергло маму в такой шок, что она не сразу вспомнила про расстройство желудка и травмированный палец, о наличии которого ей видимо сообщила учительница музыки.
– Уже все в порядке! Живот прошел, палец не болит. – крикнула я. И стала вспоминать, что же я еще наврала за сегодняшний день.
«Нужно записывать, иначе запутаюсь», – подумала я и, достав из ящика письменного стола чистый блокнотик, начала записывать. Писать пришлось долго. Вышло, что за четыре часа, прошедшие после окончания школьных уроков я соврала шестьдесят четыре раза, то есть врала со скоростью шестнадцать неправд в час. То есть каждые три с чем-то минуты… «Словом, если дальше так пойдет…», – ужаснулась я. Но подумать о том, что будет, если дальше так пойдет я не успела, потому что вернулся с работы папа.
Услышав, как поворачивается в замочной скважине ключ, я выбежала в прихожую. Я всегда любила встречать папу, потому что входя в квартиру он, словно на какое-то время забывал о том, что он взрослый и солидный человек, преподаватель ВУЗа и т.д. и ненадолго превращался для меня в мальчишку-ровесника, готового «похохмить» и объединиться со мной, чтобы каким-либо образом разыграть маму, которая, впрочем, всегда рада была нам «подыграть». Но в этот раз папа был серьезен и даже несколько грустен. Он, против обыкновения, не бросил свой портфель на пол, а аккуратно положил его на полочку, так же аккуратно разулся, и уже вставляя ноги в шлепанцы, заметив меня, как бы невзначай бросил:
– Привет, Маша.
– Па-а-а, ты чего? – разочарованно протянула я, – в университете что-нибудь не так?
– Да нет, все в порядке… – ответил он, и я поняла, что все совсем не в порядке.
Дальше все тоже пошло «не по плану». Вместо того, чтобы пройти на кухню и поцеловать в затылок маму, хлопотавшую у плиты, папа прошел в комнату и закрыл за собой дверь. Удивленная мама, не дождавшись, выглянула в прихожую, и, не увидев там папы, тоже прошла в комнату и закрыла за собой дверь. Я вся обратилась в слух, благо звукоизоляция в нашей квартире была «не очень», и тонкая стенка, отделяющая мою комнату от родительской, никогда не мешала мне получать информацию, для моих ушей совсем не предназначенную.
– Гоша, что случилось?
– Да, в общем-то ничего… ничего хорошего.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты совсем забросила свою диссертацию, статью вон до сих пор не сдала. Опять из издательства звонили… Не слишком ли расточительно тратить время на обучение русскому языку брунейского барчука, когда твоя основная работа стоит на месте?
– Саш, но он
– А нужны ли нам эти деньги?
– Конечно, нужны… В квартиру вот новую переезжаем…
– А зачем нам новая квартира, когда нам и в этой хорошо?
– Гош… я тебя не понимаю…
– А я не понимаю, как ты можешь разменивать себя в погоне за материальными благами.
– Давай потом поговорим, а то у меня на плите ужин подгорает, и Машка, небось, в своей комнате «уши греет». Сейчас поужинаем и будем вещи собирать.
Я терпеть не могла, когда родители ссорились. Эти «тихие интеллигентские ссоры» повергали меня в панику, и казалось, что земля уходит из-под ног. «Уж лучше бы кричали друг на друга и били посуду, как соседи сверху!» – думала я. Больше всего на свете я боялась, что родители разойдутся. Они составляли для меня единое целое, и я не представляла, вернее, даже не хотела представлять, как можно любить их порознь. Сейчас же к моему расстройству от ссоры родителей примешивалось чувство вины, ведь это я своим враньем создала эту проблему. Зачем придумала маме это репетиторство? Лучше бы наврала, что папа получил какую-нибудь престижную премию в области науки. А так ему, как всякому мужчине, обидно, что жена зарабатывает, а он… Судорожно соображая, как выйти из этой дурацкой ситуации, я перебирала различные варианты, да так и не успела ничего придумать, так как мама позвала меня ужинать.
После тихого семейного ужина, во время которого за столом, вместо интересной беседы родителей об увиденном и прочитанном за день, царила зловещая тишина, мы начали упаковывать вещи. Поскольку мама и папа посвятили себя филологии, основным содержимым нашей квартиры были книги: книги новые, недавно изданные, книги, перекочевавшие к нам из квартир моих бабушек и дедушек и книги антикварные, купленные за большие деньги у букинистов. Честно говоря, я не понимаю, зачем хранить такое количество бумаги, когда сейчас все можно найти в интернете, но мои родители думают иначе и трясутся над своим книжным хозяйством, как, наверное, Кощей «чах над златом».
Родители складывали книги в специально купленные коробки, а мне было
поручено протирать запыленные фолианты специальной мягкой тряпочкой. Я проклинала себя за свое вранье: вместо приятного семейного вечера – эти дурацкие сборы, да еще родители поссорились…
Прошло добрых полтора часа, а родители так и не начали разговаривать друг с другом, да и количество книг словно не убывало.
– Мам, смотри, какая старая книжка, в руках разваливается… Может не нужно ее перевозить? – спросила я, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
– Что ты, Маша! – встрепенулась мама. – Это же прижизненное издание Пушкина, книга из библиотеки твоего прадеда! Она стоит целое состояние!
– Теперь, наша мама все меряет на деньги, – язвительно заметил папа. – Дело не в том, сколько стоит эта книга, а в том, сколько она несет информации об эпохе, об особенностях книгоиздания и книгопечатания, а в добавок к этому, только представь, Маш, что эту книгу мог держать в руках сам Александр Сергеевич!
Мне стало жалко маму, у которой слезы выступили на глазах от папиного замечания, и я, держа в руках следующий томик, опять обратилась к ней: