Шоколад или жизнь?
Шрифт:
— Дом Фаркуаров, — прощебетала я в трубку.
— Это Джоан Расмуссен.
Бессознательно я уставилась на яйца, лежащие на столе. Что Адель про нее сказала? Что о ней нужно печься!
— Да! — не меняя тона, отозвалась я. — Как поживаете? Это Голди.
В трубке была тишина.
— Как я понимаю, у вашего сына будет какая-то вечеринка, — наконец-то прорезался ее голос.
— Да, мы планируем ее на вторник, на вечер. Это будет четырнадцатое. Он хочет продемонстрировать свои фокусы. — Я покашляла. — Эээ… волшебные трюки.
Мне называть ее Джоан?
— Арч пригласил мою дочь.
— Чудесно! — живо отреагировала я, хотя на самом деле ничего подобного не испытывала.
— Во время нашего последнего разговора, — продолжала она, тоже не зная, как меня называть, — вы не проявили особенного энтузиазма в отношении сбора средств для строительства бассейна.
— Ааа…
— Хотя я знаю, что ваш сын довольно серьезно учится плавать, — закончив мысль, она шмыгнула носом. — А наша дочь три года состояла в команде пловцов поселка.
Связь между предметами нашего разговора была налицо. А Джоан явно прошла курс по манипуляции сознанием. Арч учился плавать. Дочь Расмуссен была отличной пловчихой. Школе нужен бассейн. Если я помогу в сборе средств, Арч научится плавать, спасет школу и получит девчонку.
Я прикусила щеку. В конце концов, какие отношения у Арча с женским полом — это его личное дело. А у меня не было денег.
— Очень рада за вашу дочь, — сказала я.
Джоан нетерпеливо выпалила:
— Вы сможете завтра забрать свои наклейки? Вы один из немногих родителей, которые практически ни в чем не принимают активного участия.
У психолога выдался бы отличный денек с этой женщиной. Или со мной? Меня накрыло разрушительное чувство вины:
— Буду счастлива завтра забрать наклейки. Хотите поговорить с Аделью?
— В это время дня она плавает?
— Ну, да. Но завтра собирается в школу на собрание по поводу бассейна…
Но Джоан Расмуссен уже повесила трубку. Я спокойно повесила свою, уверенная, что тем, кто избирает агрессивный тип поведения, обычно воздается по заслугам.
Утром в понедельник после йоги я проводила домашних по их делам, а сама отправилась в заповедник «Аспен-Мидоу» (который следовало бы назвать пооригинальнее. К чему городишке тезка?) Ничто так не избавляет от мыслей о неприятностях, как быстрая езда по чистым дорогам.
Сейчас я возблагодарила защитников окружающей среды за их верность своим убеждениям даже во времена экономического спада. Союз между натуралистами старой закалки и молодыми гринписовцами и членами Общества Одюбона хоть и был шатким, но все отважно боролись против общего врага — глобальной застройки окружающих мест. Филип Миллер совершенно точно был одним из птичников, хотя никогда не говорил со мной о своей вовлеченности в этот процесс. В нашем возрасте активная позиция в защите среды — это нормально.
Я спускалась к долине мимо роскошных лугов, леса и ручья Коттонвуд-Крик, спрятанного за пышными кронами деревьев. Помню, как яростно десять лет назад мои друзья-защитники природы пытались помешать
Июньские цветы, казалось, склоняют теперь свои разноцветные головки в знак признательности. У самой дороги пышные кусты черемухи принарядились в белый наряд, а по полянам рассыпались желтоголовые одуванчики, будто кто-то взял кисть и набрызгал краской поверх зеленого слоя.
У въезда в заповедник мой фургончик, замедляя ход, вплыл колесами прямо в грязь. Если мне когда-нибудь повезет на финансовом поприще, я обязательно подумаю над тем, чтобы обзавестись новеньким внедорожником. Тогда я смогу доставлять еду в самые непроходимые места в любую погоду. Ну, а пока мне остается лишь уговаривать моего скакуна смиренно переносить на дороге ухабы и не требовать слишком многого.
Мы с Элизабет договорились встретиться около десяти, чтобы у нас было время на случай, если опять пойдет дождь. Она, пожалуй, опаздывала. Я тем временем нашла нам местечко — старенький стол для пикников у ручья. Рядом за забором в деревянном доме когда-то жил пасечник, мой друг. Но он уже давно умер. Я залезла на лавочку и заглянула через забор. Мне удалось рассмотреть один улей. Неужели пчелы все еще там? И скучают ли по хозяину?
— Как ты думаешь, что происходит с людьми, когда они умирают? — Элизабет неожиданно возникла рядом со мной. Ее черные балетки делали походку совершенно бесшумной.
— Господи! — вздрогнула я. — Не знаю.
Если говорить о реинкарнации, то я предпочла бы переродиться в кекс. Но все равно, в тот момент я не была готова думать о Филипе как о бабочке, замершей возле нас в диких ирисах.
— Я много думала об этом, — продолжала Элизабет. — Что Филип говорил о жизни? Что было для него важно? Мне известно его отношение к витаминам В, Е и С и к нашим родителям. Но верил ли он в жизнь после смерти?
— Давай сядем, — предложила я.
Мы подошли к столу. Совсем рядом по камням журчал мутный от талого снега ручей. Я расстелила скатерть в зеленую с белым клетку, и мы выставили на стол корзинки.
— Что я думаю по этому поводу… — Я раскладывала винегрет по двум бумажным тарелкам и рассуждала: — Если ты видела, как человек проводил свое свободное время, ты знаешь, что было для него важно.
— Ага, — ответила она, глядя на свои контейнеры.
Большой ложкой Элизабет принялась вычерпывать свое табуле. Оно выглядело как что-то среднее между птичьим кормом и той гадостью, что кладут в клетки диким кошкам в денверском зоопарке. Из вежливости я попробовала немного и продолжила:
— Так вот, для него была важна его практика и деятельность, например, в Обществе Одюбона. — Глубокий вдох. — Что еще? Завещать свое тело науке?