Шоколадница в Академии магии
Шрифт:
Глава 1. Сложные обстоятельства Катарины Гаррель
После, трясясь в душной тесноте дилижанса на пути в Ордонанс, я припоминала все плохие приметы, которые могли бы предупредить меня о приближении черной полосы жизни. Но в тот погожий денек исхода лета я не заметила ровным счетом ничего. Утром горничная разбила зеркало, учитель месье Ловкач за завтраком рассыпал соль, а кухарка обнаружила в молоке жабу. Ничего из этого меня не насторожило. Розетта часто роняла предметы, учитель страдал рассеянностью, а жаба, слава святому Партолону, оказалась жива, за ночь она успела сбить в крынке масло и, когда кухарка отодвинула с горлышка тряпицу,
«Все, что ни делается, к лучшему», – думала я, намазывая на гренок прекрасное сливочное масло и наблюдая, как Розетта прибирает осколки с пола. Зеркало это мне не нравилось – точнее, то, что оно отражало, когда я в него смотрелась. Сплошная посредственность: полудетское личико с чуть вздернутым носом, вечно кажущимися сонными глазами и крупным ртом. Вряд ли подобные черты были способны вдохновлять портретистов или скульпторов. Так что – ну его, это зеркало.
Даже когда после полудня на виллу Гаррель прибыла матушка, тревоги я не ощутила – только любопытство.
Мадам Шанталь вышла из украшенной гербами кареты, осмотрела домочадцев, выстроившихся у крыльца, чтоб ее приветствовать, остановила взгляд прекрасных лазоревых глаз на мне:
– Как вы изменились, Катарина.
Я присела в почтительном реверансе. Когда мы с матушкой виделись в прошлый раз, мне было тринадцать, сейчас – полных восемнадцать лет; разумеется, я изменилась. Она же, кажется, стала еще красивее.
Мадам Шанталь – высокая, стройная, величественная, с белоснежной фарфоровой кожей, твердым подбородком, прямым носом и аккуратным ротиком – была сейчас одета с невероятной роскошью: ее платье с широкими фижмами струилось лиловыми волнами к острым носочкам бархатных туфелек, из-под украшенной перьями и гагатовой брошью шляпки на плечи спадали туго завитые белоснежные локоны. Вообще-то матушка, в отличие от меня, невнятно-рыжевато-русой посредственности, была брюнеткой, но парики и волосяная пудра творят чудеса с дамской внешностью. Раньше, когда мадам Шанталь выступала на театральных подмостках под псевдонимом Дива, она любила, противореча моде, распускать свои кудри по плечам, но все изменилось в один момент, когда нашим покровителем стал его сиятельство маркиз де Буйе – именно его герб сейчас украшал дверцы матушкиной кареты. Почему «нашим покровителем», а не «ее»? Потому что все мы здесь, на вилле Гаррель, существуем лишь благодаря щедрости его сиятельства. И я, и мой пожилой учитель месье Ловкач, и кухарка Бабетта, садовник Петруччи, горничная Розетта и старики Симона, Шарль и Тидо. Все обитатели виллы Гаррель были в прошлом актерами, вынужденными оставить подмостки в силу возраста или, как Розетта, из-за изуродовавшего ее лицо ожога. Все, даже я. До тринадцати лет я неплохо изображала бессловесного третьего стражника в последнем акте «Девственной Лили», или второго пажа в «Королеве снегов», или одного из послушников святого Партолона в праздничных мистериях. Эту карьеру мне пришлось оставить по приказу родственницы. Решительно невозможно, чтоб дочь, беснующаяся на подмостках, бросала тень на официальную пассию маркиза. То есть, опосредованно, и на его сиятельство.
Матушка прибыла на виллу не одна: кроме кучера ее сопровождала пара ливрейных лакеев и неприятная девица преклонных лет – наверное, личная горничная. Слуги маркиза высокомерно кривили лица, разглядывая покосившийся двухэтажный дом, запущенный сад, наши ветхие наряды.
– Ждите здесь, – велела мадам Шанталь, поднимаясь на крыльцо. – Розетта, подготовь багаж мадемуазель Катарины. Через час, самое позднее, мы отбываем.
Мои домочадцы, сперва
– Нашей дражайшей покровительнице придется объясниться.
Шанталь бросила на свою горничную, которая и не подумала остаться снаружи, равнодушный холодный взгляд. Месье Ловкач за ним проследил, поморщился:
– Кати, детка, покажи маменьке свои акварели. Да, в кабинете. Я присоединюсь к вам чуть попозже.
Его подвижное лицо преобразила широкая улыбка:
– Сначала мне непременно нужно убедиться, что прекрасная мадемуазель… Софи? Какое чудесное имя! Тидо, отворяй свой погребок, мы непременно должны угостить красотку Софи!
Моего учителя недаром звали Ловкач – именно в этом амплуа он некогда блистал перед зрителями. Я почтительно отвела мадам Шанталь в кабинет или, если угодно, свою классную комнату, и даже развернула на столе акварели. Мы молчали – я не знала, как начать разговор. Как же я ее ненавидела, подлую высокомерную изменщицу, которая предпочла великолепие придворной жизни своей дочери. Наконец маменька проговорила:
– Через три дня, Катарина Гаррель, вы примете участие во вступительном экзамене в академию Заотар.
– Простите, – пробормотала я. – Заотар? Но… Там учатся аристократы, сливки сливок аристократии или дети богачей.
– Его сиятельство составил для вас рекомендательное письмо, – мадам Шанталь достала из сумочки трубочку пергамента, – и оплатил первый год учебы, в письме вексель. Дело за малым: вам нужно выдержать вступительный экзамен.
– Экзамен? – переспросил месье Ловкач, прикрывая дверь кабинета. – Я пропустил название учебного заведения.
Мадам Шанталь его повторила. Учитель прищелкнул пальцами:
– Браво, Дива, не знаю, чего тебе стоило уговорить своего… гм-м… маркиза, но это великолепно. Кати сдаст все экзамены без труда.
– Если захочет это делать, – пробормотала я себе под нос.
Но меня услышали, и пришлось объяснять:
– Не имею ни малейшей склонности к магическим наукам.
Мадам Шанталь раздраженным жестом смела со стола акварели:
– А к чему ты имеешь склонность? К этой мазне?
Ловкач предупреждающе поднял руку, но меня уже ничто не могло остановить.
– Не думаю, мадам, что мои мечты хоть сколько-нибудь вам интересны. Посему не смею вас больше задерживать, – отчеканила я холодно. – Отправляйтесь к своему любовнику и…
Хляп! Мою щеку обожгла пощечина, маменька посмотрела на свою ладонь, улыбнулась, продемонстрировав прекрасные жемчужные зубки:
– Я жду тебя в карете, мелкая злоязыкая дрянь. Самое позднее, через четверть часа. А ты, Ловкач, употреби это время с пользой и объясни мадемуазель Катарине, что, если она не поступит в магическую академию Заотар от нежелания или, храни вас всех святой Партолон, из-за собственной глупости, вилла Гаррель перестанет получать от меня ежемесячное пособие.
Раньше меня никогда не били, поэтому всю отпущенную четверть часа я прорыдала.
– Так бывает, – успокаивал меня учитель, похлопывая по плечам. – Ты ее оскорбила. Зачем назвала маркиза любовником?
– Потому что он именно любовник и е-есть…
– И что, тебе от этого легче?
Нет, не было – было горько и противно. О маменьке мы с учителем говорили нечасто, но всегда месье Ловкач был на стороне Шанталь:
– В нашем мире, девочка, жизнь женщины невероятно трудна, особенно если она вдова и обременена детьми. У Дивы не было другого выхода… она любит тебя…