Шоковая волна
Шрифт:
— У нас предпочитали «холстейнов», они ближе к человеку, — заметил Хиггинс. — В Ист-Молайне.
Выходит, он родился и вырос в местах, где белые и цветные жили рядом.
Мы снова выехали на луг и направились к лесу.
— В соседстве с цветными есть свои преимущества, — заметила я.
— Вы, пожалуй, правы, — согласился Хиггинс. — Я понимаю этих людей. И многие из них меня тоже. Я направил полдюжины цветных юношей в юридические колледжи. Можете представить себе, что думают обо мне белые братья! Один из моих черных парней в прошлом году прошел в законодательное собрание
Вот на этом стоило бы остановиться подробнее, подумала я.
— Между предрассудком и предвзятостью не такая уж большая разница, мистер Хиггинс.
— Мне нравится находить именно такую еле заметную разницу. А большую видит каждый: между мальчиком и взрослым мужчиной, между козлом и бараном и так далее. Кстати, зовите меня просто Стивом. Все так меня зовут.
Мы въехали в ворота, за которым начинались охотничьи угодья. Хиггинс оставил ворота открытыми. Вдали я увидела фигуры охотников.
— Настоящая охота, — сказала я.
— Если вы останетесь у нас до Пасхи, я устрою охоту в вашу честь. Как вы на это смотрите?
Я рассмеялась, и сделала вид, что обдумываю предложение.
— Не знаю, что сказать.
Мы пришпорили лошадей, пересекли поле и через другие ворота въехали в лес. Я готова была поклясться, что увидела лису.
— У нас водятся красные лисы, — сказал Хиггинс. — Чертовски досадно, но закон ставит охоте всяческие ограничения. К тому же явно бессмысленные. Я могу убить лису в своем поместье, но тут же должен доложить об этом. Наша цивилизация построена на лицемерии.
Я не могла не согласиться с ним, потому что идея охоты в мою честь мне понравилась, если только не по живой мишени.
Мы вернулись в дом. Умывшись в ванной комнате, примыкавшей к библиотеке, я села у камина с блокнотом в руках. Хиггинс остался в кабинете подписывать бумаги. Я слышала, как звонят телефоны и где-то стучит пишущая машинка. Над камином висел неплохой портрет президента Джексона кисти художника Сулли. Я с сожалением подумала о том, что Джексон мне не столь симпатичен, как, например, Джефферсон. Однажды, всего однажды, я проявила заинтересованность и отчаянно желала победы президенту. Это было в тот год, когда противником Трумена был Дьюи.
Вернувшись, Хиггинс, не спрашивая меня, налил себе и мне виски.
— Можете добавить содовую, но, уверяю, лучшего бурбона вы еще не пробовали, молодая леди.
— Только со льдом, пожалуйста.
Хиггинс был даже против льда, но все же, взяв щипчики, бросил и в свой стакан кусочек. Все было заботливо приготовлено к нашему возвращению: виски, вода, наколотый лед и огонь в камине. Хиггинс подал мне стакан и, как бы невзначай, бросив взгляд на мой блокнот, сказал:
— Я предпочитаю, чтобы мужчина был мужчиной, женщина — женщиной, а виски — в чистом виде без всяких примесей. Ваше здоровье! — он поднял стакан.
— А как же еле различимая разница между предрассудком и предвзятостью?
Хиггинс оглушительно расхохотался.
Теплый янтарный цвет виски, его вкус и аромат подтверждали высокое качество напитка.
— Ключевая вода,
— Пожалуйста, зовите меня Кейт. Я пока остаюсь в Венеции.
— Почему?
— По-моему, она сейчас для вас важнее, чем какое-либо другое место.
— Вы очень наблюдательны. Сейчас университет — мой главный интерес. Я не шибко читающий человек. — Он обвел глазами стеллажи библиотеки, задерживаясь взглядам то на одном книжном корешке, то на другом. — Знаете, что мне больше всего нравится читать, Кейт? Речи. Раньше их называли торжественными обращениями к нации… Клэй, Калхун, Линкольн, Ивен Стив Дуглас, эдакий Эверет Дирксон своего времени.
Появилась Лори, сменившая костюм для верховой езды на юбку и свитер, предательски выдававшей складку жирка на талии. Лори налила себе виски с водой.
— Что касается университета, то не думаю, что моя помощь ему повредит. Что скажешь, Лори? Есть консенсус по этому вопросу?
— На большинстве факультетов, да.
— Ну а те, что не согласны со мной, меня не интересуют, — сказал Хиггинс. — Как и большинство школ, университет находится в стадии преобразований. Я готов сделать все для молодежи этого студгородка. В других местах — это их заботы. Но черт побери, какой ерунде учили здесь, в университетах, еще несколько лет назад. Например, в университете Шангри-ла. Насколько это актуально? У нас много аспирантов из рабочих шахтерских семей. А наша черная молодежь? Смотришь на нее и думаешь, что они из Занзибара, ан нет, они из родного южного Иллинойса и гордятся этим. Вы кого-нибудь знаете в университете, Кейт?
— В поезде из Чикаго я познакомилась с неким профессором Форбсом с физического факультета.
Хиггинс повернулся к Лори, которая уселась на софу между моим стулом и креслом хозяина.
— Форбс? — спросил у нее Хиггинс.
— Ловенталь, — ответила Лори.
Хиггинс недовольно буркнул и отпил виски.
— Я нашла его вполне разумным и осведомленным, — сказала я. Нетрудно было догадаться, что взгляды на науку у этих двоих были в корне отличны.
— Осведомленным в чем? — скептически спросил Хиггинс, но так, словно это его мало интересовало.
— Он объяснил мне, как можно превратить энергию в электрическую силу, — я не удержалась от того, чтобы не добавить: — В России, кажется, создали такой конвертер и опередили нас года на два или три.
— Это все группа Ловенталя, — сказал Хиггинс, словно успокоившись. — Русские идут, русские идут! Уже сколько лет они пользуются этим жупелом, чтобы получать субсидии.
— Но теперь, когда русские нас опередили, — ответила я неосторожно, — вы чувствуете облегчение?
— Черт, конечно, нет! Я просто не верю, что они обошли нас. О каком конвертере он вам говорил?