Схолариум

Грос Клаудия

— Работа доставляет вам удовольствие? — поинтересовался Ломбарди.

Софи просияла. О да, она доставляет ей удовольствие. Ей доставляет огромную радость слушать его лекции, рассматривать его прекрасное лицо, внимать его голосу, следовать за его мыслью.

Они шли вдоль берега. Высоко поднявшееся солнце слепило глаза.

— Мне бы хотелось, чтобы вы хоть немножко рассказали о своих делах, — тихонько проговорила Софи.

— Я уеду из города.

Она остановилась.

— Уедете? Но почему?

— Потому что мне хочется попасть на другой факультет, где уже не преподают реалисты. Тогда мне не придется заниматься всяким старьем.

Она молчала. Он ей нравился. От мысли о его отъезде ей стало грустно. Только теперь она поняла, что ее чувство к нему гораздо сильнее, чем просто симпатия. Даже

сильнее, чем в тот раз, когда она пыталась его соблазнить. С ним она охотно разделила бы свою жизнь.

Он взглянул на нее. Что означает ее молчание? Она держала в ладонях стакан с пряным вином и смотрела на красную жидкость.

— Жаль, — пробормотала она.

Он протянул руку и легко коснулся ее щеки. Она не предназначена для него, она чиста и невинна, даже если Касалл и обращался с ней не слишком мягко.

— Да, жаль, — откликнулся он.

Они допили вино и пошли дальше. А потом он рассказывал ей про Оккама, удивляясь глубине ее знаний. Она взяла его под руку и как бы между прочим спросила, нет ли возможности женщине слушать лекции на факультете.

— Да разве это позволительно для женщины? — спросил он удивленно.

— А если бы она считала, что это позволительно?

— Тогда почему бы и нет? — Он весело заглянул ей в лицо. — Я слышал про пару случаев, когда женщины посещали факультет, хотя это все-таки исключение. Представьте себе, как испугаются священники, если еще и женщины начнут выдвигать тезисы. Incredibilis [53] . Они ненавидят женщин, в их жилах все еще живет страх перед прошлым.

— Вы плохой христианин, — с улыбкой проговорила Софи, и он кивнул.

53

Невероятно, чрезвычайно.

— Да, я магистр, а не священник Я ищу Бога другим способом.

— А если я все-таки попробую?

— У вас столько денег, что вы можете оплатить свою учебу? Как-то вы мне рассказывали, что Касалл оставил вам одни долги.

Софи испугалась. Невнимательность приведет ее прямиком к судье, потому что имеющиеся у нее деньги украдены. А если в один прекрасный день действительно придется сбросить маску, что тогда? Ей безумно захотелось поделиться с ним своими проблемами. Что он сделает? Донесет? Ей необходимо увидеть его лицо, посмотреть на его реакцию. Может быть, она увидит восхищение? А вдруг ужас?

— Вы полагаете, что женщины глупы?

Нужно подавить свой непонятный порыв, грозящий выйти за пределы разумного.

— Нет, с чего бы мне так полагать. Просто все дело в том, что ни одному отцу не пришло в голову отправить своих дочерей учиться.

Софи, остановившись, начала рисовать носком башмака круги на снегу. А потом наклонилась, слепила маленький снежок и бросила его на лед.

— Мне холодно, — пробормотала она.

Назад они шли молча. Он проводил ее почти до самого дома. Когда они остановились, Софи спросила:

— Когда вы покидаете наш город?

— Чем скорее, тем лучше.

Они посмотрели друг на друга. Вокруг было слишком много людей, отчиму немедленно донесут о любой фамильярности. Женщина на углу, соседка, играющие посреди улицы дети. Места для нежностей не было, а слова — это слишком мало.

— Мне бы очень хотелось встретиться с вами снова, — пробормотал он. — Вы можете в любое время навестить меня в схолариуме. Если начнутся пересуды, можно сказать, что вы принесли мне еще одну книгу Касалла.

Она кивнула и улыбнулась. А потом развернулась и быстро побежала к дому матери.

У одной из дверей, стараясь держаться незаметно, стоял закутанный в лохмотья старик. Его усталый взгляд вдруг стал пронзительным, как у коршуна, почувствовавшего запах падали. Значит, у этой хладнокровной собаки в городе есть любовница. Кто бы мог подумать!

За час до этого родственники Софи вернулись в дом, где их поджидали трое сыновей старика от первого брака. Детки тоже были сапожниками, но, в отличие от отца-мастера, окрыленного собственной жадностью, получились глупыми и ленивыми. Зачем надрываться, если в чулке у старика и так достаточно денег? Загвоздка была только в том, что старикашка не хотел

делиться и скорее заставил бы их сдохнуть с голоду, чем подарил хотя бы один альб [54] . Заметив, что лень и глупость в очередной раз довели их до ручки, он давал им кое-какую мелочь, но только под проценты, не меньшие, чем у ростовщиков. В результате их ненависть к отцу выросла настолько, что они толкали ее перед собой подобно огромной тяжелой глыбе и мечтали только о мести. Укокошить старикашку нельзя, хотя это наверняка было бы самым простым решением. Но если они попадутся, то из-за этого скупердяя тут же окажутся в яме, а даже их наивность не доходила до того, чтобы рассматривать такой исход дела как наиболее удачный. Так что раз в полгода они заявлялись к папаше с причитаниями о том, как мало он о них думает, а ведь они все-таки его любимые сыночки. Когда он женился второй раз, они чуть не свихнулись от страха, ведь опасность подкралась прямехонько к их наследству, а когда его новая жена еще и забеременела, они тут же устроили совет, чтобы придумать, что делать дальше. И решили потребовать от него объяснений. «Мы не позволим лишить нас нашего наследства. Мы только хотим получить то, что принадлежит нам по праву. Довольно нас обманывать!» — вот что они намеревались ему высказать. Заказчиков у них почти не осталось, потому что сапоги они тачали столь отвратительные, что те разваливались прямо на ногах. Вот бы старикашка наконец отбросил копыта и ушел в могилу! Но старый сапожник не помышлял ни о чем подобном, потому что знал, что не сможет забрать в Царствие Небесное свои альбы и тогда их придется отдать на разграбление алчным отпрыскам. Вот так упорная мысль вкупе со злостью может помешать даже самой смерти, которая время от времени просовывала в дверь свою голову, но тут же поворачивала обратно, убедившись, что поживиться тут нечем.

54

Мелкая германская серебряная монета.

В общем, когда семья вернулась с прогулки, сыновья снова торчали у ворот. Старик с недовольным видом пригласил их в дом и спросил, что им нужно.

— Мы пусты, у нас ничего нет. Посмотри, наша одежда превратилась в лохмотья, потому что у нас нет денег, чтобы купить новую. А ведь ты богат, отдай нам то, что принадлежит нам по праву.

— По праву вам не принадлежит ничего, вы молоды и здоровы, вы вполне способны работать, а если вы не умеете шить обувь, то подумайте, как еще можно выуживать деньги из чужих кошельков. Ведь именно для этого я вас зачал. Истинный бог в этом мире — это богатство. За деньги вы сможете купить все, что захотите. Есть и другие сокровища: хитрость и жадность, они заставляют нас не спать и приносят богатство. А сейчас вон из моего дома!

Все это время рядом стояла женщина с большим животом. Противная баба, это она хочет отобрать у них наследство. Они уйдут, но еще вернутся. Пусть на нового ублюдка падет их проклятие.

Через полчаса папаша сел пересчитывать свои деньги. И тут же обнаружил, что пропало пять монет. Целых пять монет! Не может быть! Где он прячет свои сокровища, не знал никто, кроме жены, но не она же…

Он завязал мешок. Жирные падчерицы? Или это его сыночки? Может, они прокрались под покровом ночи и обыскали дом? Но ведь детки забрали бы всё. А если они не такие дураки, эти бестии? Куда же спрятать деньги? Под доски в коридоре? На чердаке? Да, на чердаке надежнее. Значит, нужно подняться по лестнице. Куриный насест — самое то. Зажав в одной руке тяжелый мешок сапожник полз по ступенькам, другой рукой он опирался на стену, потому что поручней не было. Сверху падал луч света. Здесь он наверняка найдет хорошее место. Или лучше вернуться и доверить свои сокровища нотариусу? Он замер. Нет, нет, все они плуты и жулики, это все равно что отдать деньги на хранение сыновьям. Значит, наверх. Слабый свет приближался. Цель уже совсем рядом. На последней ступеньке он согнулся, чтобы положить мешок на пыльный пол. Он уже рыскал вокруг жадным взглядом в поисках подходящего убежища, но одна нога вдруг соскользнула в пустоту. Он попытался за что-нибудь зацепиться, но рука не нашла опоры. А тут и вторая нога соскользнула со ступеньки, и старик с грохотом полетел вниз.