Шолох: Теневые блики
Шрифт:
Впустивший нас чувствовал себя в этой темноте абсолютно уверенно. Мы же с Кадией шли практически наощупь, хотя я честно применяла моряцкие хитрости: поочередно закрывала глаза, чтобы быстрее привыкнуть к черноте.
Наконец, капюшон открыл еще одну дверь, за которой был кабинет. На фоне коридора он казался очень светлым, хотя на деле здесь горела всего одна свеча. На стене висела большая грифельная доска, на полочке под ней лежали кусочки мела.
Капюшон взял один из них и начал писать. Раздавшийся мерзкий скрип вызвал у меня неумолимое желание бежать прочь —
— «Приветствую Вас в своем доме», — прочитала я вслух. Капюшон, не поворачиваясь к нам, кивнул, мол, молодец, так и надо. Постепенно появилась следующая строчка:
— «Что Вы хотите узнать?»… Для начала ваше имя, пожалуйста.
— «Ол`эн Шлэйла ин Галтерлойл». Отлично. Приятно познакомиться. Как я уже говорила — я Тинави из Дома Страждущих.
— Вы рыбьеголовый? — вдруг бестактно встряла Кадия. Я молча закрыла лицо левой рукой. Ну ёк-макарек! Три курса дипломатии у Орлина, и вот такие вопросы! Эх, подруга…
Ол`эн Шлэйла задумался на секунду-другую. Мел нерешительно завис в паре сантиметров от доски, будто примериваясь. Потом, что-то для себя решив, чужестранец развернулся и скинул капюшон.
Ох. Хорошо, что в комнате было темно!
Тихий лодочник не был ни блёсном, ни рыбьеголовым. Истина оказалась посередине.
Это было в общем и целом человеческое лицо, только вместо рта была длинная, печально изогнутая щель. Подбородок почти отсутствовал, но вся челюсть очень сильно выдавалась вперед и вверх, а глаза были круглые и безбровые. Нос короткий-короткий, почти отсутствующий. У тихого лодочника не было волос, впрочем, как и чешуи. За ушами виднелись параллельные разрезы жабр.
На затылке, там, где у людей заканчивается линия роста волос, у него, наоборот, начиналась «растительность»: из хребта вырастали острые плавники, дорожка из которых скрывалась дальше под мантией.
Во всем его облике сквозило что-то настолько жуткое и противоестественное, что у меня по рукам побежали мурашки. Удивительно. Ведь совершенно точно ясно, что этот полу-блесен не желал нам зла.
— Спасибо за наглядный ответ, — прохрипела Кадия. Подруга всегда была очень чувствительной ко всяким физическим отклонениям. Меня тоже слегка передернуло от неожиданности, но я быстро взяла себя в руки. Еще не хватало чураться кого-то из-за недостатков внешности! Такое простительно только полным идиотам.
— Господин Ол`эн Шлэйла, тилирийские рыбаки жалуются, что, когда вы выходите на промысел, все рыбы в реке плывут плотной стаей за вашей лодкой. Ловить их в таких условиях невозможно. Это правда?
Метис, не меняя позы, накарябал на доске короткое «ДА». Кажется, он хотел испытать нашу выдержку до конца, и потому не отводил от нас пристального взгляда ни на секунду.
— Вы как-то можете помешать рыбам следовать за вами?
— «Нет. Они чувствуют во мне покровителя».
— Но ведь, насколько мне известно, у других выходцев из Рамблы никогда не возникало таких проблем?
— «У других. Я особенный. Я — рыбий хозяин».
Я цокнула языком, вспомнив,
— Из-за вашей внешности? — снова встряла Кадия.
Теперь я трагически прикрыла лицо уже правой ладонью. Будем чередовать! А то руки устанут, с такой-то тактичной спутницей.
— «Из-за моих предков. Начало моему роду положила любимая рыба сиятельной хранительницы, зари Лайонассы, красы мира и т. д., Авены».
Я мысленно усмехнулась этому его «и т. д.» — еще бы, обалдеешь все божественные эпитеты на грифельной доске писать! — но одновременно с тем обалдела.
— Вы хотите сказать, что вы прямой потомок…эээ… рыбы богини?
— «Да».
— Но, кхм, прошло две тысячи лет с момента ухода хранителей. И под рыбой вы имеете в виду ту рыбу, верхом на которой Авену изображают на гобеленах?
— «Да[4]. Наш народ бережет свое прошлое. Частица ее силы есть в моей крови. Мой род пестует эту частицу. Рыбы слушаются меня, окружают меня, не дают мне покоя. Потому теперь я ушел из Рамблы. Быть божеством непросто».
— Зачем же вы тогда выходите на рыбную ловлю здесь, в Шолохе? — я нахмурилась. — Если вам так не нравится рыбье внимание, почему вы его добиваетесь? И другим мешаете. Нехорошо.
— «Я больше не буду. Клянусь именем своего рода. Мне нужно было найти кое-что на дне».
Вроде как дело мое было окончено — клятвы блесен и рыбьеголовых считаются крепчайшими в мире — но мне уже стало любопытно:
— А что вы искали?
— Ответ на вопрос.
— Какой вопрос? — я была настойчивой. Тут уж Кадия легонько ткнула меня вбок, мол, не приставай к человеку. К рыбе. К блёсну. Короче, не приставай.
Но тихий лодочник был не прочь ответить:
— «Что-то меняется. Вселенная дрожит и ждет. Люди не чувствуют этого, но рыбы, звери, птицы — да. Я тоже чувствую. Я хотелось узнать, что случилось и что случится».
— И что же?
— «Дно не знает. Кто-то допустил ошибку, и теперь все медленно рушится. Нам остается только молиться».
— Кто допустил ошибку? Какую ошибку? — мне вдруг стало страшно.
Возникло ощущение, будто бы по темному помещению поплыли клубы подводного сизого ила, и от господина Шлэйлы ко мне потянулась липкая паутина ужаса и безнадеги. Метис, считающий себя потомком легендарной рыбы, грустно покачал головой и вывел на доске:
— «Этого смертным знать не дано».
Кадия дернула меня за рукав летяги и, откашлявшись, обратилась к Ол`эну Шлэйле:
— Ол`эн, спасибо большое. Мы пойдем. Вот тут подпишитесь, что мы у вас были, и что вы ознакомились с рапортом. Ага. Все. По реке больше не плавайте. Эти тилирийцы тоже могут совершить ошибку, вредную для вашего хрупкого здоровью. Супер. Спасибо. Чао!
И подруга энергично потащила меня прочь из комнаты. Я шла медленно и неуверенно, как загипнотизированная.