Шотландец в Америке
Шрифт:
Она стояла как вкопанная. На глазах у нее блестели слезы. Потом она отвернулась и, споткнувшись, едва не упала. Прерывисто вздохнув, девушка выпрямилась и пошла к хозяйственному фургону.
Дрю следовал за ней. Они подошли к фургону одновременно, и он смотрел, как, ослепнув от слез, она ощупью искала растопку и, роняя одни щепки, подбирала другие.
Он положил руки ей на плечи, но она отшатнулась и уперлась спиной в фургон. Плечи задрожали.
— Габриэль, — сказал он тихо.
Девушка оглянулась и смахнула ладонью слезы.
— Со мной все в порядке, — сказала
— Мне так не кажется, — возразил Дрю.
— А какое тебе до меня дело? — с горечью отозвалась она.
— Да поможет мне бог, но мне есть дело до тебя.
— А ты мне не нужен! — отрезала она. — Видеть тебя не хочу!
— Ах, девушка…
Круто развернувшись, она выпалила:
— Я не твоя девушка!
И нагнулась, чтобы подобрать упавшие щепки.
— Джед, — сказала она с достоинством, — велел мне готовить ужин.
И Габриэль быстро зашагала прочь, а он остался на месте, восхищенный ее мужеством, остался, изнывая от жгучего желания удержать ее и утешить.* * * Джеда похоронили при последних лучах заходящего солнца, от которых горизонт стал бронзового цвета. Все, кто был способен, стояли у могилы, а Керби, с Библией в руке, прочел несколько строк из Книги Псалмов.
Габриэль стояла вместе с другими ковбоями и судорожно теребила в руках шляпу. Она едва замечала любопытствующие взгляды, которые погонщики бросали на ее кудрявую голову. Все сняли шляпы, и она озадачила бы их еще больше, если бы не сняла своей. Сейчас ей было безразлично, что подумают о Гэйбе Льюисе. Она была сейчас так несчастна, что ничего хуже представить себе не могла.
Кингсли читал сбивчиво, запинаясь. Габриэль уже знала, что он и Джед были давними друзьями. Горе Кингсли, когда он читал 23-й псалом, было так очевидно, что она невольно сочувствовала ему.
Но вот он кончил читать, и каждый из присутствующих бросил в могилу по лопате земли. Дрожащими руками Габриэль взяла лопату у Дрю… На секунду их пальцы встретились. Она бросила землю и передала лопату Дэмиену, а Дрю запел гимн, и остальные присоединились к нему. Габриэль вторила шепотом, зная, что контральто выдаст ее с головой, если кудри уже этого не сделали. Затем люди медленно разошлись. Остались только Керби и Дрю. Они водрузили на могиле деревянный крест, наскоро сколоченный шотландцем.
Габриэль приготовила солонину с бобами и подала свежеиспеченный хлеб. Он все еще не был так же пышен, как хлеб Джеда, однако никто не жаловался. Погонщики всегда ворчали, когда ели бобы, приготовленные Джедом, но сразу же просили добавки. Габриэль еще, наверное, не заслужила ворчанья: ведь это был знак признательности и уважения.
Ничего… она еще добьется от них ворчания. Добьется, думала Габриэль, рукавом утирая слезы.* * * Фактория Хэйли была разграблена и сожжена. Осталась в живых только собака. Она лежала около восьми свежих могил, положа голову на лапы, и едва шевельнулась, когда подъехали Дрю, Керби и Дэмиен.
Дрю внимательно оглядел следы на земле — за последний месяц он научился их читать. Следы от неподкованных копыт были затоптаны подкованными лошадьми. Это. означало, что солдаты прибыли слишком поздно и, судя по направлению,
Следы шли на северо-запад, а путь перегона лежал прямо на север. Может быть, им повезет избежать беды… хотя, если учесть все обстоятельства, верится в это с трудом.
Керби и Дэмиен не промолвили ни слова, когда, спешившись, пошли обозревать картину разрушения. Дрю понимал их. Тоже спешившись, он осмотрел пепелище. По всей вероятности, здесь стояли четыре дома и кораль. В воздухе еще чувствовался запах гари, но обуглившийся забор был холодным на ощупь. Уже два дня, подумал шотландец, возможно — три.
Он взглянул на Керби, понуро стоявшего у могил со шляпой в руке. Вид у друга был усталый. Черт возьми, у него все еще болят раны и сердце болит, потому что умер Джед.
Через пять дней после ранения Керби настоял на том, чтобы ехать верхом и тоже ездить на разведку. Дрю возражал и впервые за все время Дэмиен был на его стороне. Оба они убеждали Керби поручить это кому-нибудь другому, однако тот остался глух к их дружным уговорам. И уже то было хорошо, что Дрю уговорил Керби не ездить в одиночку.
Дрю не понимал, почему Керби так неохотно идет на уступки. Всем участникам перегона было совершенно ясно, что кто-то задумал его убить. Может быть, он сам хочет, чтобы его убили? Очень похоже на это. Когда Кингсли в тот раз поехал в прерию, лицо его выражало мрачную обреченность, словно он знал, что едет навстречу смерти. Словно знал свою судьбу.
Поежившись, Дрю попытался отогнать мрачные мысли. Наверное, он тоже поддался гнетущему зрелищу разоренной фактории, да и долгий, почти бесконечный перегон тоже не улучшал настроение. Как бы то ни было, вооруженных людей в окрестностях не видно и надо решать более насущные проблемы. Керби оставил стадо в пяти милях отсюда у водоема, а сами они приехали сюда, чтобы запастись провиантом, но, когда фургоны сюда прибудут, провианта не окажется.
Он подошел к понуро стоящему Керби и взглянул на свежие могилы.
— Друзья?
— Да нет, не сказал бы. Хэйли вряд ли можно было назвать человеком дружелюбным. Он брал лишнее с погонщиков и продавал оружие и спиртное индейцам. Но он был единственным, кто снабжал провиантом на сто миль вокруг.
Указав на остальные семь могил, Дрю спросил:
— А здесь кто лежит? Керби вздохнул:
— Когда я был здесь в последний раз, здесь жили пять мужчин и три женщины, которые у него работали. Один держал лавку, двое полукровок ведали товаром. Был здесь также кузнец. И еще — Бенедикт.
— Бенедикт?
— Лекарь. — Керби хрипло рассмеялся. — Он мог выпить столько, сколько никому другому не под силу, и все же оставался на ногах. Его обычный гонорар — бутылка дешевого виски. Зато трезвый он мог вылечить и человека, и животное лучше городских костоправов. Жил здесь, потому что был женат на индианке. Белые гнали их отовсюду, а Хэйли к ним не приставал.
Керби покачал головой.
— Из-за нее у Хэйли никогда не было никаких трудностей с индейцами. Она вроде бы приходилась дочерью вождю. Да и сам Хэйли в моральном отношении не был особенно строг.