Шотландец в Америке
Шрифт:
Девушка поникла.
— Да.
— Так почему же тебя преследуют?
Дрогнув под его взглядом, Габриэль протянула руку. После минутного колебания он взял ее руку и сел рядом.
Воцарилась напряженная тишина.
— Так что же дальше, Габриэль?
— Я не знаю, могу ли довериться тебе во всем, — сказала она с отчаянием.
Опять наступило молчание, а потом шотландец насмешливо переспросил:
— Тебя беспокоит, можно ли доверять мне? Черт побери, что же я такое
Габриэль поколебалась и медленно сказала:
— Ты друг… мистера Кингсли.
Дрю напрягся, пальцы его, сжимавшие руку девушки, словно окаменели — однако он промолчал.
— Поклянись, что ты ему ничего не расскажешь, — потребовала Габриэль тем же отчаянным тоном. — Поклянись!
— Не могу, — ответил Дрю, — пока не узнаю, почему должен поклясться.
Габриэль умоляюще поглядела на него, а потом еле слышно сказала:
— Я думаю, что Керби Кингсли — убийца моего отца.
Дрю даже рот разинул от изумления.
— Керби?
— Да, — ответила она, чувствуя себя совсем несчастной.
Дрю некоторое время в недоумении смотрел на нее, а потом резко рассмеялся.
— Ты сумасшедшая, — сказал он и разжал пальцы.
Габриэль обхватила себя руками, словно озябнув, и покачала головой:
— Нет, я не сошла с ума. Мой отец… Джеймс Паркер… был убит три месяца назад в Сан-Антонио. Я была с ним. Убийца стрелял и в меня, но папа прикрыл меня своим телом, и он промахнулся. Я плохо его разглядела, он был далеко от нас, и уже стемнело. Папа умер у меня на руках… но перед смертью сказал: «Кингсли. Это он… Опасность…»
Дрю продолжал неотрывно смотреть на нее так, словно она не в своем уме. Наконец он тряхнул головой:
— Но это же безумие! И, может быть, мы снова вернемся к началу? Что ты делала в Сан-Антонио?
Габриэль закусила губу. Очень многие считают, что актрисы и певицы — и те, что поют в салунах, и те, что выступают в концертных залах, — немногим отличаются от древнейшей в мире профессии.
— Так что же, Габриэль? — спросил он, повышая голос, и девушка, искоса глянув на него, поняла, что он ждет чистосердечного признания.
Ну что ж, она все расскажет — даже если Дрю не очень понравится правда.
— Я выступала в концертном зале Сан-Антонио. Я певица, а мой отец аккомпанировал мне.
— Певица?
— И актриса, — почти вызывающе добавила она.
И, затаив дыхание, наблюдала, как он воспринял это сообщение. Наконец Дрю как будто осознал ошеломляющую новость, и взгляд его немного прояснился.
— Так вот, значит, почему тебе это удалось, а я все удивлялся твоей развинченной походке! Так ходят мальчишки в порту Глазго.
— Я играла мальчиков на сцене, — объяснила
Однако следующие слова Дрю ее просто ошеломили.
— Почему же Керби?
— Но я же сказала: его имя назвал отец, умирая.
Дрю покачал головой.
— Да зачем Керби понадобилось убивать твоего отца — или стрелять в тебя?
Она медлила с ответом.
— Габриэль, ради всего святого!..
— Отец, мистер Кингсли и еще два человека совершили преступление двадцать пять лет назад.
Дрю нахмурился:
— Объясни.
Габриэль с трудом сглотнула.
— Когда папа умирал, он еще сказал: «В сундуке. Письмо. Все объясняет». Я… я нашла письмо в его сундуке, и к нему была приложена газетная статья о Керби Кингсли и о ближайшем перегоне стада. Папа прочел эту статью и написал мне письмо на тот случай, — она прерывисто вздохнула, — если с ним что-нибудь случится… чтобы я знала всю правду.
Габриэль помолчала, глянула на Дрю — но его лицо оставалось бесстрастным.
— Продолжай.
— Папа написал, что он, Кингсли и двое других ограбили банк. Во время ограбления был убит банковский клерк. А после все четверо решили, что каждый пойдет своим путем, возьмет другое имя и больше они никогда не встретятся.
Габриэль умоляюще взглянула на Дрю.
— Их же до сих пор могут повесить, понимаешь?
Дрю нахмурился еще сильнее.
— Но если они переменили имена, каким образом твой отец узнал, что Керби…
— Там, в газете, был портрет Кингсли. И папа его узнал.
Дрю с минуту пристально смотрел ей в глаза, затем перевел взгляд на реку у их ног.
Габриэль тоже посмотрела на мутную воду, блестевшую в последних лучах солнца. Она казалась себе такой же, как Верный, лежавший в нескольких шагах от них. Сердце ее разбито. В будущем для нее нет просвета, и жизнь вот-вот кончится. Грядущее обещало ей лишь горькое одиночество. Так и будет — без Дрю Камерона. Нет, он должен, он обязан ей поверить!
Наконец шотландец проговорил:
— Габриэль, ты обращалась к шерифу?
— Конечно, — едва слышно ответила она, — но он мне поверил не больше, чем веришь ты. Кингсли — слишком важная персона, и у меня нет никаких доказательств.
Дрю вздохнул.
— А что шериф сказал о письме твоего отца?
— Я его не показала, — сказала она с вызовом, — я же знала, что он бы мне не поверил, а я не хотела бросать тень на доброе имя отца, тем более что у меня не было прямых улик против Кингсли.
Тишина оглушала. Габриэль могла почти слышать вопросы, которые не задал Дрю, чувствовала его сомнения… и безнадежность затопила ее душу.