Шотландия. Автобиография

Дойл Артур Конан

На вопрос, какие у него сегодня отношения с наркотиками, Уэлш задумчиво молчит целых 15 секунд. «Не могу сказать, что у меня было много личных проблем с наркотиками, — произносит он в конечном счете. — Меня ловили на распространении, не на употреблении. В юности не задумываешься о смерти, просто живешь». Он считает, что лицемерно просто разрешать или запрещать наркотики. Героин, говорит он, всегда вызывает проблемы. Если хотите препарат класса А, попробуйте экстази. «Когда пишешь книгу о чем-то подобном, ощущаешь себя вуайеристом из среднего класса, подглядывающим за людьми, которые по-настоящему страдают. Но вряд ли я таков на самом деле.

Если спросить обо мне людей из моего прошлого, они скажут: „Нет, он никогда до такого не доходил“. А другие скажут: „Этот ублюдок куда хуже, чем любой персонаж его книги“».

«Летучий шотландец» устанавливает мировой рекорд скорости, 17 июля 1993 года

Грэм Обри

Известный как «Летучий шотландец», сын полицейского из Килмарнока Грэм Обри установил несколько мировых рекордов в велоспорте, причем его карьера складывалась весьма необычно. Сначала он поразил велосипедное сообщество самодельным велосипедом «Олд фэйтфул», который собрал, в частности, из деталей стиральной машины, а затем принялся демонстрировать нетрадиционную технику езды, на многих состязаниях запрещенную. Международную известность он приобрел в июле 1993 года у когда предпринял безуспешную попытку побить мировой рекорд в часовой гонке на треке, принадлежавший Франческо Мозеру. На следующий день Обри совершил новую попытку.

Помню, как шел сквозь толпу, подобно Бутчу Кэссиди, как надевал шлем и отправился на трек. Я старался по возможности молчать и ни с кем не встречаться взглядом, чтобы сохранить концентрацию. Было почти 9 утра, как мы и договаривались накануне. Я сделал три круга по треку и подкатил к стартеру, который взялся за мое седло, чтобы я не потерял равновесие. В тот миг я не ощущал страха или даже тревоги, руки у меня не потели, дыхание не пресекалось. Вместо этого я чувствовал, что готов к «блицкригу», испытывал высокомерное нетерпение «поскорее начать» и знал, что в этом настроении непременно добьюсь успеха. Вот только мне совершенно не хотелось, чтобы стартер произнес те же самые слова, что и днем раньше. В глубине души я опасался, что рассуждения о величии рекорда или о необходимости правильно дышать прорвут тонкий барьер моей высокомерной агрессии и обернутся ощущением крайнего изнеможения.

Этого следовало избежать любой ценой, и едва стартер раскрыл рот, я его опередил, спросил громко и четко: «Ну что, готов?» Обычно этот вопрос задает сам стартер, так что, должно быть, он несколько растерялся, но быстро пришел в себя и ответил: «Да». Мой настрой был чрезвычайно боевым, я резко стартовал с линии, и это стало неожиданностью для хронометристов, которые замешкались со своими секундомерами.

Я дал себе четыре круга, чтобы войти в нужный ритм, который не смог поймать накануне. Энди — он подбирает статистику — вчера за ужином предложил опираться на чемпионский график Мозера, и я согласился, поскольку это диктовалось здравым смыслом. По этому графику я уже вырвался вперед и постепенно наращивал преимущество; и чем быстрее я катился, тем громче становился гул на трибунах.

Заезд был ничуть не проще предыдущего, и требовалась полная сосредоточенность, чтобы поддерживать темп и ритм. Битва с черной стрелкой превратилась в сражение с самим собой, ведь усталость накапливалась с каждым кругом. Шумовая поддержка группы и болельщиков

была громче, чем вчера, люди расположились вдоль всего трека, и я различал отдельные голоса и слова, которые они выкрикивали. Моя жена Энн и ее мама стояли на краю трибуны, и я мог видеть их, а не только слышать, когда проезжал мимо.

Примерно на половине дистанции ноги словно налились чугуном, начало сказываться изнеможение после вчерашнего. Минуты растягивались в часы, и круг от круга становилось все тяжелее, как если бы я ехал вверх по крутому склону. В голову лезли дурные мысли, мол, как хорошо было бы остановиться и завершить эти издевательства над собой. Однако я шел на превышение рекорда, а потому продолжал крутить педали — даже если я загоню себя, как лошадь, даже если следующий круг окажется последним. На некоторое время я вообразил себя лошадью, которая скачет и скачет по пути к беспамятству.

Последняя четверть заезда далась мучительно, все онемело — лодыжки, гениталии, руки, лицо и кожа на голове. Каждая мышца на ногах будто горела в огне, и я вынужден был заставлять каждую из них работать, чтобы продолжать крутить педали в подобии ритма. Перед глазами все плыло, хотя я все еще видел линию, а легкие выталкивали воздух, как кузнечные меха. Тем не менее меня грело ощущение рекорда, и когда раздался крик: «Десять минут до финиша!», я понял, что продержусь — преодолею все муки, чтобы достичь вершины.

Адские муки, честное слово; но как раз перед тем, как ноги окончательно отказались меня слушаться, прозвучал самый прекрасный звук в мире. Выстрел из пистолета возвестил, что я превзошел Мозера и теперь официально стал мировым рекордсменом. У меня было около половины минуты, чтобы увеличить расстояние, но мысленно я уже начал праздновать, а на финише дистанция составила 51 596 км.

Выборы, лишившие Гордона Брауна лидерства, 26 мая 1994 года

«Скотсман»

Преждевременная кончина Джона Смита, лидера лейбористской партии, в мае 1994 года привела к яростной закулисной борьбе за лидерство. До смерти Смита считалось, что в случае кризиса Тони Блэр уступит своему более опытному товарищу Гордону Брауну и не станет разбивать голоса. Однако спустя несколько часов после смерти Смита Блэр под влиянием жены решил выставить свою кандидатуру. По слухам, Браун в конце концов согласился уступить Блэру за обедом в лондонском ресторане «Гранита» 31 мая. Правда, согласно его биографу Полу Ратледджу, решение было принято накануне, на своего рода политической Тайной Вечере, устроенной Брауном для ближайших друзей и соратников. По словам брата Брауна Джона, определяющую роль сыграла публикация в газете« Скотсман» — та самая, которая приводится ниже: «Гордон сказал мне, что это конец».

Гордон Браун, теневой канцлер, не может рассчитывать на автоматическую поддержку шотландских членов парламента от лейбористской партии в своих притязаниях на пост лидера лейбористов. Члены парламента выбирают между мистером Брауном и Тони Блэром, теневым министром внутренних дел; об этом можно судить по опросу, проведенному нашей газетой. Неспособность мистер Брауна обеспечить себе подавляющее большинство в центральных округах усугубляет дилемму, стоящую перед двумя близкими друзьями.