Шоумэн
Шрифт:
– Хах. Да это х*йня. Он может и на*бать.
– Да тут телевидение, вся х*йня. Увидит – не отмажется.
– Ну мне-то пох*й. А когда вас всех затолкают в бобик и увезут – вот это я поржу.
Коллега Шайсе называл его «Чебурашкой», когда Чебурашка его не слышал. У него были не просто лопоухие уши. Они будто в другую сторону росли. И не особо симметрично. Рост ниже среднего. Глаза ежесекундно сканируют одушевлённые и неодушевлённые предметы на «а не пытаются ли его обмануть?» На плече татуировка со свастикой. Кривые ноги. Лысый.
Я не делаю выводы о человеке исходя лишь
Люди, сцена, дети, музыка, поздравления из колонок. Немаленькая толпа каких-то непонятных чертей (да-да, я с ними тоже отлично сливаюсь, особенно в полупорватой куртке, которую мне выдали), один из которых начинает кричать: «Иванова, уходи!», когда на сцену поднялась Иванова и стала поздравлять своих граждан.
После он меняет дислокацию в той же черто-толпе, пригибаясь и прячась. И кричит ещё раз.
После третьего своего такого выпада, Чебурашка говорит своей толпучке выходить быстро из парка, встреча – за воротами. В это время копов прибавилось, они подошли и встали поближе, говоря что-то в рации, прикрывая рты. Когда мы забивались по своим чертомобилям, к парку приехала большая ментовская машина. В неё бы поместились за раз все чертята. И они бы совсем не теснились, как сейчас. Шайсе выразил свою радость, что я «не убежал».
Я подумал: «Господи, скорей бы получить ЗП за две недели – 6 т. р. и забыть этот пи*дец».
С понедельника по пятницу я работал на панельном заводе KNAUF (я посмеивался внутри: нужда всё-таки привела меня работать «на панель»). Местечко поганое. Первые дня четыре у меня искры из глаз бились от боли из-за руки, когда я вертел эти панели.
Всё же я не унывал. Подружился – общался с двумя адекватами и с одним, который на заводе был трудоустроен. Узнал как красятся панели на конвейере. Краской там, жесть, воняло. Замечал различия в природе, в сравнении с местом, где я жил раньше, за более тысячи км. Дождь осенний удивительный – как из пульверизатора пшиканье. Другой цвет зелени, другие деревья. Много берёз. Окраска насекомых намного темнее. Видел следы от самолётов в небе в три ряда. Раньше только в два или один.
Спал я часов 5–6 в сутки. Еда так себе. В субботу ездили за город: копали, тоскали, возили в тачках. Всякая дрочь. Мухоморы растущие впервые увидел. Хотел забрать, но не варик: пить Шайсе и употреблять запрещал; один раз в неделю можно – воскресенье, и не в рабочем доме, а на улице то есть.
Но пили практически все. И втихаря дома. И на работе. И в пути. Но не вусмерть. На производительность обезьяньего труда не влияло. Когда мне предлагали – я, бывало, выпью, а бывало и нет.
Да, я ахреневал. Но в то же время меня это не кидало в депрессию. Меня это делало роботом (я когда написал «роботом», всё равно мне в голову пришло человекоподобное железное существо, которое хоть какие-то эмоции имеет. А я имел в виду уровень эмоциональности не больше, чем у светофора. Который погнулся от разхреначевшейся об него машины).
Первое зарплатное воскресенье. Таким новичкам как я Шайсе деньги на руки не дал – поехали с ним на рынок затариться нужным. Косарь у меня ушёл
По пути домой общался с Чебурашкой в машине. Выяснил, что он зек, винтовой наркота и бывший рядовой чёрт трудового дома.
Он, кстати, на рынке пытался затянуть одного бедолагу. Может быть, я спугнул этого типа, когда снял очки, засветив фингал, и без маркетинговой улыбки сказал: «Поехали. Там классно».
Последнее зарплатное воскресенье. Я взял бабки. Вышел, взял чекушку коньяка, выпил. Мне стало получше.
Приехал в центр. Ещё коньяка взял с дешёвыми пряниками. Там гулял, познакомился с типом, который мне продал телефон-тапочек и новую пиратскую симку. Ещё припил. Меня не пустили в метро. Впервые.
– По какой причине???
– Вы – выпивший.
– И что? Я же пассажир, а не за штурвал буду садиться.
– Нельзя. Не положено, ради вашей безопасности.
Я вышел. Расстроился. Как же я назад доберусь? Блин, я даже не в говно бухой.
Подошёл к чувакам за советом. Говорят, что это хе*ня всё: надо вернуться и быстро прошмыгнуть через самый крайний турникет.
Получилось.
Я припёрся в быдло-домик. Там на меня гавкнул один тип (они там постоянно друг на друга гавкают. И на меня, но я старался не отвечать). Я ему матом ответил, чтобы он заткнулся, а то у него усы сейчас отклеятся. Он схватил меня за рубашку, а я ему прописал в челюсть. Этот упал, а на меня второй откуда-то выпрыгнул. Успел по морде мне дать два раза. Из носа большими быстрыми каплями полилась кровь. Грёбаный узкий коридор – рушить этого здоровяка надо прямым попаданием. И он слишком, сука, близко. Переведя вес на левую ногу, я ей же и оттолкнулся назад. И когда понял головой – когда будет поймано равновесие той же левой, выкинул вверх колено правой, уже поймав вес левой, опять ей же оттолкнувшись изо всех сил, но уже в сторону противника, выпрямляя правую ногу, целясь пяткой в солнышко.
Короче, у*бал я его хорошенько. Он улетел назад и пробил дешёвую дверь сортира.
Тут Шайсе открывает свою дверку. Уже с резиновой дубинкой. Но в коридор пока решил не выходить.
– Какого х*я тут, бл*ть, происходит?!
У него всегда выражение лица будто сейчас «какого-то х*я тут, бл*ть, что-то происходит», но сейчас прям перебор. Я попробовал опередить чертей, повылазивших из комнат.
– Шайсе, они первые начали.
– Сука! Да ты – бухой!
Черти стали изрекаться на чертизмном языке, что затейщик драки – я.
– Да тебе на эту дверь две недели въё*ывать, сука!
Чебурашку, как обычно, интересовало материальное. А вот я нервничал оправданно: лежащий чёрт в Клозете-Нарнии всё ещё не шевелился.
– Да я тебе за 500 найду. И не такую уё*ищную. Хорошо, за дверь – вычтешь.
Конечно же я не собирался больше тут жить и вкалывать. Но надо было подостудить обстановку: я не знаю, что делать голыми руками против дубинки и количества чертей, которые могут кинуться на меня ещё, равно… почти все. А кто не кинется, вряд ли за меня заступится.