Схожу-ка я замуж!
Шрифт:
Когда дом пошел на слом, всем дали отдельные квартиры, и бывшие соседи, а ныне ответственные квартиросъемщики, радостно попрощавшись, разлетелись кто куда. Теперь мы видимся очень редко, но зато расстаемся с грустью. А новые соседи не возникли…
И вспомнился мне старый, довоенный еще фильм «Музыкальная история» про парня-таксиста, который стал знаменитым певцом. Таксиста играл молодой Лемешев, играл с такой искренней симпатией к герою, что все считали: играет самого себя. Но я о другом. В фильме том была одна необычная для сегодняшнего зрителя деталь, занимавшая немаловажное место в авторском замысле. Герой жил в гигантской коммунальной квартире, которая напоминала целое государство.
Мне подумалось: а что было бы, если б молодой певец жил в отдельной квартире нашего дома-башни? Точно знаю: картина бы не вышла. Потому что исчезла бы атмосфера симпатичного общения, не было бы той душевной человеческой теплоты, которая пронизывает быт главного героя.
Только не считайте, дорогой читатель, что я грущу о времени общих кухонь и призываю всех вернуться в коммунальные квартиры! Трижды нет, ибо все это уже пройденный этап нашей жизни, и каждому ясно: незачем надевать пальто, из которого вырос.
Никому не нужны коммуналки, это бесспорно, и замечательно, что вместо тесных многонаселенных квартир с графиком посещения ванной комнаты идет массовое обеспечение по линии уюта и комфорта. Человеку создаются замечательные жилищные условия. Тяжело дыша, оседают в тучах пыли обветшалые дома, и на их месте вырастают крупноблочные белоснежные лайнеры, плывущие по морю асфальта и зеленых газонов, и гремит вокруг задорная музыка новоселья!
Но я хочу сказать, что, получая долгожданные удобства, люди отгораживаются ими друг от друга, и теперь не так уж часто встретишь тот сплоченный соседский коллектив, который был когда-то обычным явлением. А дружбу терять все да грустно, тем более добрососедскую.
Мой знакомый Леонид Павлович каждую субботу надевает выходной костюм и едет за тридевять земель, в Теплый Стан, едет для того, чтобы посидеть на лавочке в скверике, сразиться в домино, поделиться новостями. В Теплом Стане живут старые соседи, а новых у Леонида Павловича пока что не получилось…
Я подумал: а так ли уж виноваты условия, в которых мы очутились? Не кроются ли причины отдаления в нашей вечной спешке, в нашей занятости, которую мы возводим в культ, холим и лелеем? Мы проносимся на лифте мимо безымянных для нас квартир, где живут невидимые нами соседи, и мы никогда не остановимся перед чужой дверью, чтобы позвонить и попросить соль или спички. Для этого есть киоск на углу и просторный магазин напротив. Мы никогда не пригласим к себе соседа посмотреть телевизор, потому что уверены: у соседа есть свой телевизор. Мы бежим наверх и звоним в дверь только в том случае, если сосед вдруг забыл закрыть кран и вода сочится на наш белоснежный кафель. Последние футбольные новости мы узнаем из газет, из программы «Время», а ремонт своего костюма делаем в мастерской Дома быта.
А знаете что, дорогой читатель, давайте, войдя в свой дом, замедлим шаги. Давайте поднимемся на свой этаж пешком. Это даже полезно, а? Поговорим с симпатичной старушкой, одиноко сидящей у подъезда, и однажды она принесет нам чудесные румяные пирожки с капустой.
И еще вспомним, что в подвальном помещении есть один большой чулан, забитый хламом. Соберемся на субботник, выкинем хлам и организуем свое кафе,
И, наконец, познакомимся друг с другом. Просто постучимся в Дверь напротив и, когда ее отворят, скажем:
— Здравствуйте, я ваш сосед.
Пишу я эти строки и ловлю себя на мысли, что ситуацию такую, появись опа в пьесе на бытовую тему, авторы выдали бы за находку. Но, с другой стороны, если взглянуть на такой способ знакомства философски, не является ли он одним из параграфов этикета, обязательного к исполнению?
Честное слово, дорогой читатель, отгораживаясь от соседей стеной своей самостоятельности, приобретя коммунальные блага, которых нам раньше так не хватало, не теряем ли мы то важное и необходимое, что не восполнят никакие просторные холлы со встроенными шкафами и Дома быта?
Ау, соседи, где вы?!
ПРОЩАНИЕ С ГЕРОЕМ
«…Министерство культуры, Госкино дали указания подведомственным организациям сократить в новых фильмах и пьесах «демонстрацию курения». (Из статьи министра здравоохранения).
И мне стало грустно, как бывает грустно, когда от тебя навсегда уходит друг детства, юности и зрелости. Тот человек, в обществе которого ты провел столько прекрасных, тревожных, захватывающих, волнующих, счастливых, ужасных часов.
Вот уже поезд, на котором его умчало время, скрывается за горизонтом, миг — и облик его превратился в зыбкий образ, который так трудно удержать в памяти, нещадно размываемой потоком информации.
А ведь это был самый приятный и самый желанный гость, который являлся в те редкие часы, когда в руки попадался зачитанный до дыр фолиант со зловещим силуэтом человека в черных очках и револьвером в руке на обложке или когда на экране возникал фильм, обильно приправленный погонями, допросами, драками в электричках, прыжками по крышам через пропасти улиц, словесными и оружейными дуэлями, визгом тормозов и криками о помощи.
Он был всегда великолепен. В меру молчалив, в меру разговорчив. У него был проницательный взгляд билетного контролера, милая привычка выпускать канареек из клеток, уходить из дома непременно в выходные дни, оставляя красавицу жену наедине с приготовленным в качестве сюрприза замечательным обедом.
Но это все так, побочные детали удивительного и неповторимого характера. Главное же заключалось в том, что он ВСЕГДА КУРИЛ.
Он не просто пускал дым, а священнодействовал с сигаретой, надежно зажатой в белоснежных зубах.
— Так, — говорил обычно он, не спеша доставая сигарету и основательно разминая ее музыкальными пальцами (мама так хотела, чтоб он играл на арфе!). — Значит, вы все отрицаете?
Продолжая пристально глядеть в белые бандитовы зрачки, он сладко, затягивался, потом очень долго, на едином дыхании выпускал дым, отчего экран превращался в золотое руно. Дым щипал бандиту глаза и органически переходил в сакраментальный вопрос:
— Догадайтесь, кто сейчас войдет в этот кабинет?
Далее следовала новая могучая затяжка, все скрывалось в теперь уже серой пелене дыма, и лишь откуда-то доносился слабый голос преступника: