Шпага чести
Шрифт:
К новому месту базирования собирались без Бруно Фалетана и Сергея Астахова. Пилот со своим механиком вылетели в тренировочный полет. Спустя несколько месяцев советские воины обнаружили разбившийся «як» с останками Фалетана и Астахова, однако обстоятельства их гибели навсегда останутся тайной.
Перебазировался к фронту и 18-й гвардейский истребительный полк. У него своя беда — временно остался без командира, полковника Анатолия Емельяновича Голубова.
В тот день никто не думал, что придется вылетать на задание: низкие сплошные облака беспрестанно плыли над головой. Но пришел приказ срочно произвести разведку переднего
Голубов решил лично отправиться в полет. Взлетели, чуть не задев верхушки деревьев на краю аэродрома, ушли к фронту на предельно малой высоте. Вот и вражеская оборона. К ней по лесной дороге движутся колонны танков и пехоты. Так и есть, гитлеровцы подтягивают резервы. Голубов немедленно связался по радио с командным пунктом своей дивизии и сообщил координаты места скопления крупных сил оккупантов.
Внезапно перед разведчиками встала стена разноцветных шариков — разрывов зенитных снарядов. Один из них поджег «як» Голубова. Кое-как дотянув до освобожденной территории, пилот на критически малой высоте вывалился из кабины. Упал на землю, не успев раскрыть парашют. Подбежавшие советские воины были уверены в гибели летчика. Однако он остался жив, правда, с тяжелейшими переломами.
По пути в столичный госпиталь Голубов упросил пилота У-2 приземлиться в Дубровке. Превозмогая адскую боль, Анатолий Емельянович приподнял на носилках свой могучий атлетический торс, обвел всех потускневшим, плохо видящим взглядом и произнес:
— Дорогие друзья, я вынужден вас покинуть. Но это временно. Я обязательно вернусь.
Все, кто присутствовал при этом, — генерал Захаров, подполковник Пуйяд и майор Дельфино — не могли сдержать слез.
Прощальный вечер «нормандцы» провели в Дубровке вместе с немногочисленными жителями этого населенного пункта, с которыми успели подружиться. Колхозникам особенно нравилось то, что французские летчики приходили к ним в гости с советскими авиаспециалистами и вели себя с ними как равный с равным. Исключительные симпатии вызывали у них де Сейн и Белозуб. Внешне разные — стройный, изящный маркиз и неуклюжий, громоздкий механик — были очень дружны меж собой. К тому времени они уже сравнительно сносно изъяснялись на обоих языках. Их всегда рад был видеть у себя заведующий ветряной мельницей — дед Митрич. Сейчас они пришли к нему побалагурить за чашкой парного молока в последний раз.
— Значит, гоните, сынки, супостата, — не то спросил, не то утвердительно молвил хозяин.
— Гоним, отец, гоним, — по-русски ответил де Сейн.
— Так и быть должно. Почитай, весь народ поднялся. У нас, в деревне, из мужиков только такие, как я, остались.
— Что верно, то верно. Россия — удивительная страна.
— А что тут удивительного. Слыхали сказку про золотую рыбку?
— Да кто же не слыхал ее? — спросил молчавший до сих пор Белозуб.
— Слыхать-то все слыхали, да ту ли?
— Одна она — про разбитое корыто.
— Ан нет. Есть и другая.
— Какая же?
Митрич принял позу старинного рассказчика былин и начал:
— Когда Гитлер напал на нас, старику в сеть попалась золотая рыбка. Взмолилась она: «Проси, что хочешь, только отпусти меня». Рыбак ответил: «А ничего мне от тебя не надобно, сделай лишь одно: чтобы скорее мир вернулся», «Хорошо, — сказала золотая рыбка, — ступай себе, старче, домой, быть по-твоему». Вернулся старик к своему порогу, смотрит,
— Хорошая сказка, истинно русская. Только у вас могла родиться такая, — задумчиво произнес де Сейн.
— Отчего же? — не согласился Белозуб. — Вас немцы тоже объявили партизанами. Выходит, и вы послушались совета золотой рыбки.
— Браво-браво, Володя! У вас и у нас одна золотая рыбка!..
Поздним вечером Пьер Пуйяд сообщил «нормандцам» интересную новость. Оказывается, он с генералом Захаровым побывал в гостях у командира авиационной дивизии, обосновавшейся неподалеку. Это соединение тоже имело славные боевые традиции.
Пуйяд захватил с собой Шика. Комдив — лет тридцати, невысокого роста, щуплый, легко возбуждающийся — произвел на подполковника впечатление. Он был наслышан о нем как о великолепном летчике-истребителе и неплохом командире. Командир дивизии сказал много добрых слов в адрес полка «Нормандия». И Захаров, и Пуйяд почувствовали; за этим последует еще что-то. И не ошиблись.
— Пьер Пуйяд, — обратился хозяин тоном, исключающим несогласие с его точкой зрения, — как вы смотрите на включение вашего полка в состав нашей дивизии?
Захаров понимал: стоит подполковнику дать согласие, и он лишится одной из лучших своих частей.
Но комполка «нормандцев» был не из тех, кто легко изменял своим привязанностям; всегда помнил, кому и за что обязан.
— Ваше предложение, товарищ полковник, конечно же лестно для нас, — отвечал в раздумье Пуйяд. — Только весь наш прежний боевой путь связан с триста третьей дивизией, и с ней мы хотели бы пройти до конца.
Хозяину ответ пришелся явно не по душе. У него, видно, были какие-то свои планы. Он встал:
— Ценю преданность боевой дружбе.
На том визит и закончился. Но после него Пьер еще долго с тревогой ожидал приказа о переподчинении полка.
Не успели толком уснуть в ночь перед перелетом — уже подъем. На рассвете аэродром огласился командами, гулом автомобильных и авиационных двигателей.
Первым на этот раз улетал Мишель Шик, который уже побывал в Микунтанах. После памятной посадки, когда он забыл выпустить шасси, Пуйяд наказал его запретом на боевые вылеты, а также месячным запретом игры в покер. Последнее наказание комполка через неделю отменил: лишил самого себя отменного партнера в игре. А с главным не спешил — любил своего переводчика, старался уберечь малоопытного пилота от беды. Поручал ему знакомить молодых летчиков с обстановкой, выполнять отдельные, не связанные с риском, поручения. Шик пытался бунтовать, но комполка быстро урезонил его тем, что во всех документах полка он фигурировал как штурман.
— Если собьют, никому не докажу, что вы были пилотом, и неприятностей не оберусь.
Чтобы Мишель совсем не раскис, Пуйяд доверил ему право первой посадки в Микунтанах и организации там приема остальных самолетов. Это задание было более чем ответственное: по сведениям, полученным от местных жителей, в окрестных лесах затаилось немало всяческого сброда — от не успевших удрать оккупантов до бандитов-националистов.
Шик улетел. И только потом, по рассказам очевидцев, узнал о потрясшем всех, невероятном по самоотверженности и верности боевому братству подвиге.