Шпага чести
Шрифт:
— Я веду огонь, — рассказывает Матрас, — и вдруг чувствую: «як» самовольно опускает нос. Что за чертовщина? Оказывается, заглох мотор. Осмотрелся, нет ни дыма, ни огня. Пробую подкачать бензин ручной помпой. А тут «фоккер», которого я преследовал, разворачивается, пристраивается в хвост. Что делать? Уже включил передатчик, чтобы предупредить о нависшей надо мной угрозе. И тут мотор заработал. Я свечой вверх — перебои. Стал одной рукой качать насос, а второй заводить «як» в атаку. Вот как пришлось добивать зверя. Это стоило вот
Каждому слову комэска внимают его летчики — сдержанный Панверн, молчаливый Шалль-младший, недюжинной силы Монье, виртуоз пилотажа де Жоффр, беспокойный Пьеро, решительный Ла Мартело… То, что случилось с Матрасом, могло произойти с любым из них. Каждый думает: «Сумел бы я выкрутиться из такой ситуации да еще одержать победу?»
Пилоты знали, что их командир еще в мае 1940 года был сбит бошами над Парижем, знали, сколько невероятных лишений и невзгод пришлось испытать ему, пробираясь через Испанию и Африку в Советский Союз. Теперь он мстил за свою родину, за все свои страдания. Мстил мужественно, беспощадно.
Чуть брезживший рассвет обещал хорошую погоду, и значит, и напряженную работу.
За несколько дней фронт намного продвинулся вперед. Командиру полка приходилось думать о новом перебазировании.
— Гастон де Сент-Марсо! Вместе с Перреном отправляйтесь на разведку. Ваша задача — найти невдалеке от переднего края более или менее подходящую посадочную площадку.
— Слушаюсь, мой майор!
— Рене Шалль, Пьер Матрас, наша задача прежняя — прикрытие советских войск, устремившихся к Кенигсбергу. Вылет — по сигналу Мишеля.
А Игорь-Мишель в это время вел разговор с танкистами.
— Вот из того леска бьют нам в борта пушки. Вызови пикировщиков. Да поскорее!
— У меня нет с ними связи, их наводит кто-то другой.
— Да как же так? Ты — представитель авиации, выручай, а то по-другому будем говорить.
Как быть? Як-3 мало пригоден для штурмовок. У Дельфино нет связи с полками Пе-2. Через штаб дивизии — долго. А, будь что будет!
— Фино! Я — Мишель. Надо подавить немецкую батарею, — дальше Эйхенбаум назвал квадрат. Недолгое молчание. Потом вопрос:
— Очень нужно?
— Из-за нее все стопорится.
— Вылетаем!
Пушки продолжали выплескивать вспышки залпов, выводя из строя то один, то другой Т-34.
Но вот в небе появились «яки». Две эскадрильи. От них отделилось несколько пар: ушли на высоту для прикрытия. Остальные выстроились левым пеленгом и, полого пикируя, устремились к леску. Снаряды накрыли батарею. Усилили эффект рвущиеся ящики с боезапасом противника: будто игрушечные, «подпрыгивали», переворачивались пушки, с корнем вырванные деревья.
Танкам путь открыт!
Дельфино окинул взглядом строй — все на месте. Всегда бы так. А что за точки виднеются на горизонте? Опять появляется до сотни бомбардировщиков
— Гидо, от меня — ни шагу. Стрелять с дистанции не более ста метров, — передал Дельфино своему ведомому.
— Понял.
Гидо твердо решил держаться за командиром до последнего. Но быть с Луи в бою и не оторваться от него — для этого требовалось особое мастерство и немалая «притирка» друг к другу в совместных полетах. А Морис вылетел в паре с ним впервые. Поэтому выполнить приказ не смог. Оставшись один, ведомый в первую минуту растерялся, стал беспорядочно тыкаться туда-сюда, не в состоянии сориентироваться.
Его однажды уже сбивали. В октябре. Вражеские зенитки. Делал вынужденную посадку. И больше не хотел переживать такое.
Если бы в этой гуще найти командира, снова пристроиться к нему! Но вместо Дельфино перед глазами близко, хоть рукой пощупай, проплывает «месс» с желтой полосой. За остеклением фонаря Морис четко видит квадратное лицо с широкими летными очками на глазах, в злобе оскаленные зубы и поднятый кверху кулак в черной перчатке.
Вдоль желтой полосы на фюзеляже нарисованы кресты — свидетельства многих побед.
Наверняка этот зубр уже убежден, что сейчас у него появится основание еще для одного креста.
Морис бросил взгляд назад — а там еще два «мессера». Тогда, собравшись с духом, он дает полный газ и резко бросает свой истребитель на увенчанного лаврами «мельдерса». Тот в последнее мгновение взмывает ввысь. Но раздается какой-то треск, что-то вспыхивает над головой, а лихорадочно затрясшийся «як» начинает терять высоту.
— Ноль шестой! Гидо! — слышится в наушниках властный голос Дельфино, — Выходи из боя! Выходи из боя!
Командир вовремя подоспел па выручку ведомому. Зажатый тремя «мессами», он вряд ли смог бы уцелеть. Его «як» чиркнул винтом по бронированному днищу «желтого», но это ничего не изменило бы, не всади Луи в немца хорошую порцию снарядов.
Посадка. Отчаянно жестикулируя, яростно крича, Дельфино торопится к Морису. С его языка срываются слова, способные кого угодно покоробить.
— Ну, Бидо, — припоминая, как министр иностранных дел Франции при знакомстве с «нормандцами», не расслышав, принял Гидо за своего однофамильца, — ну, Бидо, если и впредь будете так прикрывать меня, оба досрочно отправимся к праотцам! А я покамест этого вовсе не желаю…
Гастон де Сент-Марсо и Перрен, вернувшиеся с разведки с одной победой на двоих — сбили ФВ-190, — доложили, что полк можно посадить в Допинене, расположенном в восьми километрах от линии фронта.
Когда начали перелет, Дельфино обратил внимание на некое художество, появившееся на капоте «яка» Гидо: веселый простак лихо размахивает пращой.
Дельфино не любил подобных украшений на технике, хотел приказать смыть рисунок, потом, озабоченный более важным делом, махнул рукой. А напрасно.