Шпага чести
Шрифт:
Через Шталупинен и Гумбинен пролегали шоссейные и железнодорожные магистрали, ведущие к Кенигсбергу и его порту. По ним днем и ночью двигались автоколонны и эшелоны противника в обоих направлениях. Две недели шли бои за эти жизненно важные для врага коммуникационные узлы. И конечно же здесь хватало работы авиации.
Мартен во главе четверки вылетел сюда с заданием «очистить небо от фашистских самолетов».
Когда вошли в нужный сектор, Игорь-Мишель запросил по радио:
— Сообщите ваше местонахождение?
—
— Отлично. Шесть «фоккеров» идут от Гумбинена.
— Понял. Движемся навстречу.
Через секунду:
— Восемь «фокке-вульфов» идут от Гумбинена.
«Так сколько же их — шесть или восемь? — спросил себя Рене Мартен. — Собственно, какое это имеет значение! Захаров говорит, повторяя Суворова: врагов не считают — их бьют».
Все же их оказалось восемь. Они перестраивались выше «нормандцев», готовясь ринуться в пике на наши траншеи.
Надо осмотреться, нет ли еще где вражеских машин. Батюшки! Сзади еще шесть «фоккеров» идут своим навстречу. Что за чудеса? Тактическая хитрость? До сих пор немцы — твердые приверженцы раз и навсегда установленной методики действий — не проявляли подобной гибкости. Что, жизнь заставляет? Извлекают уроки из горького опыта?
Как два поезда на параллельных рельсах, обе группы противника разминулись, едва не зацепив друг друга крыльями, и стали удаляться каждый в свою сторону. Что это значит? Почему они уходят? «Высота! — мелькнуло в голове Мартена. — Знают о слабости «яка»; выше пяти тысяч метров он хуже управляется. А, черт, как же я сразу не сообразил этого? Фашисты, имея больший запас горючего, дождутся, пока мы будем вынуждены уйти, а потом приступят к своему черному делу. Ну что ж, придется ответить на хитрость хитростью».
— Курс — на аэродром! — передал он ведомым. Те, недоумевая, развернулись и последовали за командиром.
Молча, на максимальной скорости шли минут десять. «Достаточно», — решил Мартен:
— Боевой разворот — на обратный курс!
Четыре истребителя, как привязанные друг к другу, круто взмыли вверх до предельно возможной высоты, там стали в горизонтальный полет и полным ходом устремились туда, откуда только что ушли.
«Фоккеры», уверенные в том, что перехитрили «яков» — теперь никто им не будет мешать, — сошлись, снизились, стали перестраиваться для нанесения бомбового удара.
Камнем с неба па них свалились «яки». Мартен, поджигая замыкавшего строй «фоккера», обратил внимание, что его противник отличается от тех, с которыми приходилось иметь дело до сих пор. Чем же? Ага, у него длиннее нос, что существенно меняет силуэт. Поставлен более мощный мотор. Зачем? Чтобы лучше вооружить. Сколько пушечных стволов торчит у него? Раз, два, три… шесть!
— Раяки! Будьте осторожны — «фоккеры» модернизированные, — передал своим.
А они уже по очереди в хвост и в гриву лупят стаю и вырывают из нее то одного, то другого хищника.
Замысел командира воплощался как нельзя лучше. Но вдруг увидел пикирующую на него шестерку «мессеров».
— Раяки, все ко мне!
Блетон, Менью, Делен, почувствовав угрозу, быстро подтянулись к командиру.
— Правый полупереворот. Полный «газ». Все — в пике!
Этот малоизвестный прием Мартен испробовал еще В Африке на «спитфайрах».
Кажется, клещей удалось избежать. Но бой не окончен.
— Все — в вираж!
Рене буквально поставил «як» на дыбы, отчего он зарычал, как бы возмущенный грубым обращением с ним.
— Потерпи, милый, потерпи, — произнес Мартен, осматриваясь, оценивая обстановку.
Теперь можно снова навязывать свои условия. Мартен повел четверку на высоту, оттуда — в атаку на «мессеров». Все смешалось, спуталось. Рене остался один на один с двумя вражескими истребителями. Сражаясь с ними, следил за «фоккерами». Те, почувствовав безопасность, опять начали строить маневр для бомбометания.
— Менью, Делен, Блетон! — звал командир. Но никто не отзывался — случайная пуля угодила в передатчик.
Приемник работал. В нем раздался радостный возглас Менью:
— Браво, Делен, и этот сбит!
«Все это хорошо, — подумал Мартен, — но дело идет к развязке. У нас кончаются бензин и снаряды. Положение безнадежное».
Он всаживал в одного из «мессов» свою последнюю очередь, когда над ним промелькнул краснозвездный Ла-7. «Наверное, почудилось, — подумал Мартен, — откуда здесь взяться ему?» Но услышал в приемнике возбужденный голос Блетона:
— Русские! Группа Лавриненкова! Как всегда вовремя.
— Мартен, — донесся голос Игоря-Мишеля. — Фино приказывает выходить из боя. Он поднимает группу.
Игорь из-за дымки плохо видел, как разворачивались события, но по времени боя, да и по неравенству сил мог судить, в каком положении оказались его собратья. Именно с помощью Эйхенбаума через Дельфино и Захарова группа Ла-7 была переброшена на выручку французам из другого района действий. Продолжение боя дорого обошлось гитлеровцам — недосчитались еще семи самолетов.
Лишенный связи, Мартен вышел из боя, встал в круг, ожидая ведомых. Пришел Делен, за ним — Блетон.
Менью все нет. И нигде не видно его.
Надо уходить. Хотя бы хватило горючего. Уже приближались к аэродрому, когда в наушниках раздалось:
— Не двадцать пять! Не двадцать пять!
Это что есть силы кричал капитан Луничкин. Он не знал французского языка. Обычно его распоряжения кто-то переводил. «Двадцать пять» означает «посадка разрешена». «Не двадцать пять» — видимо, садиться нельзя. А вдруг он что-то путает? Куда идти на последних каплях бензина? Ответить без передатчика не могу. Как поймут меня ведомые?» — думал Мартен.