Шпага Софийского дома
Шрифт:
Версты через две лес стал значительно гуще, превратившись в настоящую чащу. Ветра почти совсем не чувствовалось, зато было темно, как у врат Ада. Впечатление усугубляли корявые сосны да могучие - в пять обхватов - дубы, росшие вдоль дороги. Вернее, это дорога обходила их, угодливо петляя.
За очередным поворотом неожиданно посветлело. На рысях лошади выбежали на большую поляну, посреди которой стояла большая изба, огороженная частоколом. Над узкими воротами в частоколе белели коровьи черепа. Слава Богу, хоть не человеческие!
Соскочив с саней, парни громко закричали,
Отворивший ворота мрачного вида мужик в волчьем полушубке ловко подхватил лошадей под уздцы. Олег Иваныч выбрался из саней и вслед за дожидавшимися его ребятами вошел в избу.
Большое, жарко натопленное помещение, те же черепа по стенам, связки чеснока - значит, не вампиры, пучки пахучих трав. Еще какие-то... э... фаллические символы. В большом котле, висевшем над открытым очагом, булькая, варилась похлебка... или скорее какое-то мерзкое колдовское варево. Дым от очага стлался по стенам и, повисев сизым маревом, медленно уходил в отверстие в крыше. Окон в избе не было... то есть, может быть, они и имелись, но были наглухо закрыты ставнями.
"Капище!" - вспомнил Олег Иваныч.
В избе было довольно людно - десятка полтора-два мужчин и женщин стояли, сидели по лавкам вдоль стен, толпились у очага. Пред самым очагом, помешивая варево длинной суковатой палкой, стоял высокий седой старик в длинной, расшитой красными бусами рубахе. К наборному поясу старика были подвешены черепа птиц. Волхв! Значит, не всех еще извели. Надо же... Капище... Волхв... А до митрополита Московского и Всея Руси Филиппа - и двух дней пути не будет!
– То наш брат Терентий из Явжениц! Наконец-то встретили!
– поклонившись на три стороны, один из парней представил Олега Иваныча.
– Терентий, говорите?
– оторвавшись от варева, волхв подошел к Олегу, подозрительно взглянул на него и ласково приказал:
– А ну-ка, яви лик, мил человече!
Ну вот, похоже, этой странной игре приходит конец. К двери - там, в основном, девки, - пробиться можно. Снять маску, потом неожиданно швырнуть ее в лицо волхву... Нет, лучше вон тому, высокому, он ближе к выходу.
Олег Иваныч медленно стащил с головы личину.
Морщинистое лицо волхва неожиданно расплылось в улыбке:
– Однако, все верно. Борода светла, на щеке родимец. Ну, здрав буди, Терентий-свет! Много о тебе слыхали. Со светлой пятницей тебя, брате!
Обняв несколько ошеломленного гостя, волхв троекратно поцеловал его в щеки.
– И тебя... И тебя со светлой субб... тьфу... со светлой пятницей! сообразил сказать Олег Иваныч и, подумав, тоже расцеловал старика. Хорошо расцеловал, по-брежневски! Все разом одобрительно загомонили.
Указав гостю рукой на свободное место в углу, волхв испробовал варево и велел женщинам снять котел с огня. Исполнив, те поклонились и застыли рядом недвижными статуями. Красивые молодые девчонки...
Взяв в руки вместительный корец, старик-волхв зачерпнул им варева и с поклоном поднес его Олегу:
– Испей, Терентий, яко первый гость наш!
Олег Иваныч подозрительно
– За Перуна!
– грянули все хором после глотка. Застыли выжидательно. Олег Иваныч глотнул еще...
– За Мокошь-матерь!
И снова застыли. Да что они, весь корец его заставят выпить - литра два, не меньше!
– За Даждь-Бога пресветлого!
Соседний мужик протянул к корцу руки. Слава Богу!
Олег Иваныч осторожно передал варево и почувствовал вдруг, как в голове зашумело, словно после пары граненых стаканов хорошей водки. В глазах сделалось будто светлее, восприятие обострилось настолько, что слышен стал самый легкий шепот. Видимо, в варево был добавлен какой-то легкий наркотик, скорее всего - сушеные мухоморы.
По очереди глотнув варева, собравшиеся в избе язычники внезапно затихли. Старик-волхв вытащил из-за очага бубен, ударил в него сушеной заячьей лапой. За спиной его явились откуда ни возьмись молодые безусые парни, почти дети, ряженные в звериные шкуры, на головах - венки из сушеных цветов. Парней было трое. Двое забили в бубны, третий засвиристел свирелью.
Выплыли павами молодые девчонки, босиком, в широких развевающихся рубахах с длинными рукавами, спускавшимися к низу на пол-локтя от кисти. Взмахнули руками, ровно крыльями, закрутились, запели:
Мы тебя, пятницу,
Жили-дожидали,
Неделю всю,
Весну-красну,
Все лето тепло,
Всю зиму холодну,
Едва дождалися,
Глаза охвостали!
Окружающие подпевали, надвинув на лица маски:
Едва дождалися,
Глаза охвостали!
Все чаще звучали бубны, заливисто выводила свирель, громко пели девчонки, все быстрее кружились, размахивая рукавами... Затем запрыгали через горящий очаг: сначала девчонки, затем - все остальные, включая Олега Иваныча - а что такого, после варева-то испитого он хоть через избу мог перепрыгнуть, запросто!
Потом пошел хоровод. Кружили по нарастающей, все быстрее, под частые удары бубнов.
– Лель! Лада! Лада! Лель!
– кричали, кружась, девчонки.
– Тур! Ярило! Ярило! Тур!
– вторили им музыканты, одетые в звериные шкуры. Весело было... и вместе с тем страшновато как-то.
Чувствовал Олег Иваныч, как засасывает его неведомая колдовская сила, веселит грешную душу бесовскими плясками, кружит в богопротивном хороводе. Чувствовал - но ничего поделать с собою не мог, просто не в силах был вырваться. Вместе со всеми кричал, подпрыгивая:
– Тур! Ярило!
– Лада! Лель!
А в это время кружили во чистом поле всадники в тегиляях. Буран унялся уже, стих, замело снегом все пути-дороженьки - вот и кружили, искали...
– Глянько, Митрий, - один из всадников тронул козлобородого за рукав. Вон, у кустов... человек!
– Человек? А-ну, поскакали... Словим!
Притащили трясущегося от страха странника. Зло-хитро искривился Митря:
– А ведь не пешком ты сюда пришел, человече? Сани где? И второй, что в санях с тобой был? Говори, тварь, не то на куски порубаем!