Шпаги и шестеренки (сборник)
Шрифт:
– Еще едва за полдень, а ты уже где-то хватила, мать, – расхохотался мальчишка, показывая крупные, желтые от табака зубы. – Мамка тебя по головке не погладит, когда скажу, что ты вместо торгования пьяная шатаешься. Учти, Элиза Дулитл, нигде ты такую комнату не найдешь.
Элоиза с трудом удержалась, чтобы не поправить мальчишку. Мастер заставлял всех при себе говорить правильно. Кроме цветочницы – уж очень ему нужно было ее лицо.
– А…у… – Элоиза постаралась максимально точно скопировать манеру речи мисс Дулитл, пока газетчик не догадался, что обознался. – Слушай, ты… не задирай нос, мистер. Лучше
– Богатая станешь, – фыркнул мальчишка брезгливо, но все же взял Элоизу под локоть, с виду вроде и грубовато, а все же бережно. – Ограбишь, что ли, кого? Посмотри на себя, соплёй перешибешь. Тоже мне, богачка сыскалась. На фиялках, что ли, забогатеешь?
Они шли дворами, удаляясь от шумных улиц, и маленький газетчик все бурчал, что из-за нее, Элизы, потеряет минимум двадцать пенсов, и за то мать его непременно прибьет, и Элизу прибьет, как узнает, что та деньги не уберегла, но это ничего удивительного, потому что все Дулитлы непутевые… Элоиза молча опиралась на его руку и слушала. Это не составляло труда: она запоминала не только что, но и как говорит мальчишка. А изъяснялся он очень похоже на цветочницу, тянул гласные, словно зажимая их то в горле, то перед самыми зубами, а концы слов коверкал так, словно они задолжали ему каждое по десятипенсовику.
Из-за угла донесся топот тяжелых ботинок и брань: женщина поносила, на чем свет стоит, какого-то бродягу. Мальчишка остановился, приметно струхнув, и стряхнул руку Элоизы со своего предплечья.
– Все, дальше сама. Мне ни к чему под раздачу мамке попадаться. Да и газеты без меня сами не продадутся. Идти-то всего… Уж не настолько тебя приложили, чтобы самой не дошлепать.
Он рванул по проулку обратно к площади, на ходу крикнув:
– Как богачка станешь, на такси меня покатаешь?
Элоиза кивнула, пытаясь улыбнуться. Она выглянула из-за угла и успела заметить только край застиранного, но некогда довольно модного полосатого платья, явно несколько раз перешитого. Она двинулась следом, пытаясь не отстать и придумать более-менее подходящее объяснение тому, что забыла дорогу в свою комнату и имя хозяйки.
– А, мисс Дулитл, – раздалось над ухом так внезапно, что Элоиза подпрыгнула от неожиданности и невольно отреагировала точно так, как должна была, чередой нечленораздельных звуков, какими большей частью и изъяснялась цветочница Элиза.
– А… э… у… Добрый день.
– Добрый день, миссис Фрис, – поправила ее женщина, явно готовясь к склоке. – Не такой уж и добрый, видно, раз ты притащилась сюда днем, а не толкаешься со своей корзинкой среди ковент-гарденской публики. А кто заплатит мне за квартиру, если ты не станешь зарабатывать?
– Я честная девушка! – взвизгнула Элоиза, уже обретя самообладание, и скопировала смешную горделивую позу цветочницы. – Не имеете правов подозрения делать, что я не заплачу.
– А я вот сгоню тебя с квартиры, Элиза, и подозрениев не надо, – взвилась миссис Фрис. – И на квартире гадюшник
– Где это гадюшник? Не имеете правов так говорить! – плачущим голосом запричитала Элоиза. Образ мнимой цветочницы давался с каждой фразой все легче, язык и губы легко перестроились под ее странную манеру речи.
– А вот и имею, я тебе пальцем ткну, негодница! – и миссис Фрис, распахнув дверь так, что та ударила в стену, подхватила юбку и понеслась вверх по лестнице. Своим ключом открыла дверь и ткнула грозным перстом в полутьму каморки.
Комнатка Элизы Дулитл была размерами не больше шкафа. В ней едва помещалась узенькая кровать, небрежно накрытая выцветшим одеялом, стул с наполовину отломившейся спинкой и комод в три ящика, который, по-видимому, служил Элизе и столом. В самом углу чернела газовая плитка, на которой стояла медная чашка, а в ней – прокопченный чайник. На полу и правда было полно пыли, она серыми облаками заколыхалась под кроватью, когда хозяйка шагнула в дверь.
– Вот, и не стыдно с наглой твоей рожей? Почти задаром ведь живешь, а метлы не трогаешь. Не гоню только из того, что матушку твою я знала. Хорошая была женщина.
«Как же, станет кто за эту конуру больше платить, чем вы с меня дерете», – подсказал Элоизе внутренний голос, которому, видно, по вкусу пришлась роль цветочницы, но она не послушалась – только смотрела на колыхание комков пыли. Да чувствовала, как от стыда горят щеки.
– То-то же, – видя ее жалкое состояние, смягчилась миссис Фрис. – Прибери и вечером о деньгах поговорим. Ты сейчас опять на рынок?
Элоиза кивнула, мечтая только о том, чтобы хозяйка ушла и можно было навести порядок. Ей уже неслыханно повезло отыскать жилище цветочницы. Самым логичным будет не тащиться в неведомый Ковент-Гарден, а просто посидеть и подождать, пока Элиза Дулитл вернется. За это время можно будет придумать подходящую историю, что объяснит их удивительное сходство, а еще – немного прибраться. Привычная к немецкому порядку в мастерской Миллера, Элоиза не могла понять, как можно сохранить ясность мысли, не структурировав окружающих вещей.
Скарба у мисс Дулитл оказалось немного, да и комната, как выяснилось, из-за мебели казалась больше, чем была. За комодом нашелся жутковатый веник, а в нижнем ящике – одежная щетка. Элоиза умудрилась за пару часов привести в порядок каморку, себя и кое-какую одежду Элизы, которая висела на гвозде над изножьем кровати. Налив воды в тазик, она умылась ледяной водой, и не отыскав того, чем можно было бы промокнуть лицо, не испачкав его снова, просто села на стул, сложив руки на коленях и вслушиваясь в голоса на улице.
Опустились сумерки. Газ в рожке горел едва-едва – хозяйка экономила, зная, что едва ли ее жильцы станут читать или шить в такой час. Элоиза сидела неподвижно, прислушиваясь к звукам собственного тела – оно требовало еды и отдыха, гудела голова, в животе двигались с шумом какие-то жидкости. От осознания того, что теперь она даже не знает, из чего собрана, становилось страшно. Что если бы мастер ударил ее сегодня, как того журналиста – сумел бы потом отремонтировать? А сама она сумела бы? Как вообще люди исправляют свои тела, если совершенно нельзя подобраться к самой машине, не повредив покрытия?