Шпана
Шрифт:
— Плюнь ты на него, он придурок, — посоветовал один и постучал указательным пальцем по лбу.
Кудрявый пожал плечами.
— Человек все же — не скотина.
Он счел свой долг защитника слабых выполненным, тем более что парень выбрался из канавы уже в штанах и обреченно рассматривал лохмотья, оставшиеся от майки. Веселая компания все не уходила. Один, прищурясь, уставился на Кудрявого.
— Чего глазеешь?
У парня были мясистые, потрескавшиеся губы и рожа уголовника, а
— Иль мы знакомы? — спросил Кудрявый, приглядываясь к нему в свете фонаря.
— А то как же! — отозвался тот. — Вчера на Вилла-Боргезе познакомились. Я — Плут.
— A-а, извиняющимся тоном протянул Кудрявый. — Надо ж, я тебя и не признал. — Он подошел и протянул ему руку. — Куда это вы намылились?
— Да куда намылишься на пустой желудок? — сказал Плут, чем вызвал бурное веселье своей компании. — А ты?
Кудрявый поднял ворот куртки, поглубже засунул руки в карманы штанов.
— Да просто шатаюсь. Я ведь в бегах.
— Чего так? — усмехнулся Плут.
— Что я, дурак, сам в петлю лезть? Там меня живо сцапают. Нынче играл в ландскнехт в Тибуртино, а тут полиция, черт ее принес, — всех под гребенку. Язви их в душу, там ведь и Сырок был!
— Какой Сырок?
— Ну корешок, что был со мной вчера вечером… Теперь уж небось в камере.
— Я тоже в бегах, — сообщил Плут. — Домой дорога заказана. Меня там брательник сразу пришьет.
— Да как он тебя пришьет? — возразил ему кто-то. — Сказано тебе, загребли его в субботу!
— Помню, помню! — отозвался Плут. — Но с матерью мне тоже встречаться неохота, чтоб она сдохла!
— Да, хреновые твои дела, — засмеялся его приятель. — Мать дома, брат в кутузке. Куда ни кинь — всюду клин!
Все загоготали.
— Наплевать, пробьемся! — уверенно заявил Плут.
Со смешками и подначками компания продолжила свой путь к Маранелле.
— Все одно Элина сегодня не выйдет, — сказал кто-то.
— Как это не выйдет, как это не выйдет?! — возмутился другой. — Она завсегда выйдет.
— Ну да, так она тебе и вышла с этаким пузом. Ее поди давно в родилку увезли.
— Ладно травить-то! Какое уж у нее пузо — от силы четыре месяца.
— Хрен тебе — четыре! Четыре весной было, когда мы с ней трахались.
— Вспомнил, что десять лет назад было! — философски заметил Плут. — Да и что толку в этих разговорах! Бьюсь об заклад, у нас на пятерых и сотни не наберется.
— Впервой, что ль, ее в долг трахать? Сколько раз бывало: пошли, говорим, за сотню, она идет, а мы ей шиш!
— Ну да, ты известный сукин сын! — покачал головой Плут.
Так за разговорами они дошли до Маранеллы и позабыли про Элину. С карусели раздавалась музыка, слышался людской
— Да там же цирк! — завопил кто-то и нырнул в людской поток.
— Сам ты цирк! — проворчал Плут, но тоже прибавил шагу.
От Казилины, по разбитой, плохо освещенной мостовой валом валил народ. У кинотеатра “Два лавра” собралась толпа, вся испещренная огоньками карманных фонариков.
— А ну вас! — разочарованно протянул Плут.
— Шествия не видали?
Ребята, запыхавшись, остановились на пятачке, и уже не знали, что им делать: то ли в Прато пойти, на карусель, — быть может, тир той блондиночки до сих пор открыт, — то ли поглазеть на то, что происходит здесь, в Маранелле. Наконец уселись на край тротуара, у ног прохожих. Народу все прибавлялось: желающих поглазеть на шествие оказалось очень много. Кто-то запел, кто-то отвесил подзатыльник зазевавшемуся приятелю, двое, сцепившись, катались в пыли.
— Да ну, — фыркнул Кудрявый, — стоило ради этого из Пренестино тащиться!
— А там чего делать? — повернулся к нему Плут.
— Да хоть бы к вашей Элине подкатиться.
И действительно, тут собрались все больше старички да старушки, или мамаши с детьми. У всех в руках были свечи, вставленные в картонные воронки, чтоб ночной ветер не загасил. То и дело кто-нибудь не в лад запевал. Дойдя до перекрестка, люди останавливались на тротуаре у пиццерии; два парня приставили столик к облупившейся стене. На этот столик вскарабкался какой-то старик, начал славить Христа и поносить коммунистов.
Туда, где остановились Плут, Кудрявый и остальные, голос старика почти не долетал из — за страшного шума и давки.
— Да тихо вы! — крикнул один парень.
— Ты что, Огрызок, петушка этого послушать захотел? — спросил Плут.
Тот, кого он назвал Огрызком, вытянул шею и напряженно вслушивался.
— Говорит как пишет! — удивленно выдохнул он.
Кудрявый ткнул в бок Плута.
— Тебе еще не обрыдло?
— И не говори! — согласился Плут.
— Вернемся, а? — И он кивнул в сторону Пренестино.
— Рехнулся?
— Ты не думай, у меня деньги есть! — зашептал ему в ухо Кудрявый. — Но только на нас двоих.
Плут покосился на него, потом огляделся по сторонам: остальные вроде не слышали.
— Ладно, иди первый. Я догоню.
Кудрявый тихонько выбрался из толпы, что во все глаза пялилась на старика. Но тот поговорил еще минут пять и стушевался, а шествие с песнопениями продолжалось. Кудрявый отошел немного и обернулся к центру площади. Плут вскоре нагнал его.