Шпион императора
Шрифт:
– Он сказал мне, что если вы в течение трех дней не внесете квартирную плату за истекшее полугодие и за наступивший срок вперед, что составит в общем сто пятьдесят франков, то я должен выселить вас.
– Всего три дня отсрочки! – в раздумье промолвила молодая девушка. – Я не в состоянии ничего уплатить. Болезнь моей бедной матери, расходы на похороны, горе, мешавшее мне в течение нескольких дней взяться за иглу, – вот причина моего безденежья. Я не могу дать вам ничего ценного из этой квартиры, поскольку постепенно все перешло в ломбард или к старьевщикам. Пусть
– Он откажет в этом, я уверен заранее!
– Такая важная персона! Министр! Неужели он нуждается в этих полутораста франках? В его жестокости кроется что-то. Моя мать считалась иностранкой; не из-за ее ли имени или скорее из-за имени ее мужа, который слывет заклятым врагом императора, на меня воздвигают гонение? Когда я скажу всю правду господину Фушэ, он, наверно, отменит свои суровые распоряжения. Его называют великодушным, человеколюбивым. Правда, он слывет мошенником и не особенно добросовестным политиком, но ему все-таки приписывают много добрых черт. Что, если бы я написала господину Фушэ, попросила у него аудиенции?
Лицо Пака сделалось серьезным, и он пробормотал:
– Не советую вам делать этого! Но почему не обратились вы к своему отцу? Господин фон Нейпперг богат и могуществен. Мне известно, что он находится в Вене.
– Нет! Нет! – с живостью воскликнула Амелия. – Господин фон Нейпперг, считающийся по закону моим отцом…
– А разве он вам не отец на самом деле?
– И да и нет, – ответила молодая девушка. – О, не принимайте моих слов в ошибочную сторону! Покойная мать была образцовой супругой, как и лучшей из матерей. Господин фон Нейпперг никогда не мог упрекнуть ее ни в малейшем забвении своих обязанностей… следовательно, не в том смысле, как вы подумали. Должно быть, я неверно выразилась. Нейпперг действительно – мой родной отец и не может хоть сколько-нибудь сомневаться в этом. Но, покинув мою мать, вынудив ее жить в нужде, на скудный заработок, который доставлял ей неблагодарный труд вышивальщицы, покинув, наконец, меня, родную дочь, которую он обрек на унижения и бедность, Нейпперг отрекся от звания отца. Перед лицом закона он по-прежнему остается моим отцом, но в моем сердце он перестал быть им.
– Вас вдохновляют прекрасные чувства, – заметил отставной полицейский агент, – но, к несчастью, герцог д'Отранте не оценил благородства ваших мыслей.
– Значит, он выгоняет меня отсюда?
– Увы, да, и я не в силах помочь вам: к сожалению, у меня нет скопленных денег.
– Я и не воспользовалась бы ими! – с гордостью воскликнула Амелия. – Но за неимением денег, которые я не могла бы принять, дайте мне совет. Как нужно поступить?
Пак с минуту колебался, а потом вдруг сказал как человек, принявший героическое решение:
– Постойте, на вашем месте я написал бы императору.
– Но император не знает меня, он не прочтет мое письмо, он даже не получит его.
– Верно! Как тут быть? Ах, если бы мой старый друг ла Виолетт очутился здесь, он непременно выручил бы нас и вывел бы из затруднений! Постойте! Мне пришла идея… да… отчего не попробовать? Во время
– Ее называют превосходной женщиной.
– Черт возьми! Да это – душа нараспашку, а ее рука открыта для всех нуждающихся, – вот она какова! Я отнесу ей ваше письмо и уверен, что она вручит его императору.
– А что надо писать ему?
– Правду. Напишите, что герцог д'Отранте притесняет вас и что вы просите заступничества. О деньгах не упоминайте – не надо; выскажите только, что его светлость преследует вас и что вы умоляете о помощи и защите против него. Император поймет. Завтра поутру я зайду за вашим письмом. До свидания, мадемуазель Амелия!
И Пак заторопился уходить, точно опасаясь, что если он замешкается дольше, то невольно выболтает лишнее.
Оставшись одна, Амелия стала размышлять о словах и странном замешательстве представителя домохозяина, который так явно был предан ей. Очевидно, Пак умалчивал о чем-то.
Что значила эта крайняя суровость герцога д'Отранте к бедной девушке без опоры, без средств? Дело шло о такой ничтожной сумме, которая не могла иметь значение для этого богача. Не было ли у него поводов мстить ей?
Тут Амелии пришло в голову, что министр полиции преследует ее по приказу императора. Ее отец, граф Нейпперг, по-видимому, был предметом ненависти Наполеона, которому он причинил много зла. Во время долгих бесед с покойной матерью, в уединении их убогой квартирки, Амелия не могла не понять настоящей причины той заброшенности, в которой они жили обе, и злополучного разрыва между ее родителями. Графиня Нейпперг не раз проклинала роковую любовь, оттолкнувшую от нее мужа, и с ее уст часто срывалось имя Марии Луизы, раскрывая дочери тайну ее горя и разлуки с мужем.
Гордая женщина не хотела ничего принимать от человека, покинувшего ее. Отказываясь от предложенной им пенсии, она воскликнула: «Мне нужен мой муж, а не его деньги! Пусть господин фон Нейпперг не думает откупиться ими от своих обязанностей отца и супруга!» И она с благородным достоинством переносила во Франции бедность.
Итак, Амелия знала настоящие чувства своего отца. Она знала также, что он всю свою жизнь преследовал Наполеона, великого человека, восхищавшего ее своими подвигами, своей гениальностью, и что Нейпперга воодушевляла при этом неискоренимая, часто грозная вражда.
С какой же стати Пак, такой добрый малый, желавший ей добра и вдобавок посвященный в ее семейные обстоятельства, посоветовал ей обратиться к императору? Не будет ли отчасти неделикатно с ее стороны, как дочери человека, ненавистного ему больше всего на свете, прибегнуть к его благосклонности? Конечно, бессердечие Нейпперга по отношению к ней давало ей право на сочувствие императора, но означает ли это злоупотребление чувством удовольствия, которое мог испытывать Наполеон, покровительствуя дочери своего заклятого врага? Каким образом Пак мог подать ей подобный совет, по меньшей мере странный?