Шпион в костюме Евы
Шрифт:
– Если хочешь, – улыбнулся парень, – мы с тобой можем дружить.
– Я не умею дружить с мужчинами, – сказала Люда, не отрывая взгляда от ползущего впереди большого черного «Ленд-Крузера». – Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает. Они все дружат, дружат, а потом: бах! И засыпают в одной постели. Или просыпаются. Какая уж тут дружба! Лучше я буду со своей подругой Дианой дружить.
– Со мной тебе это не грозит. Впрочем, как знаешь, – сказал молодой человек, и больше до самых Химок они не проронили ни слова.
Режиссер
– Я не знаю, что мне делать, – печально говорил он. – С шантажистами можно бороться только одним способом – сказать: «Да пожалуйста, публикуйте, что хотите, и в прокуратуру несите!»
Но так Леонид поступить не мог. И прекрасно об этом знал. Он был человеком эмоциональным, взрывным, страстным, безумно талантливым, но на решительные мужские действия способен не был.
– Может, убить его, шантажиста? – размышлял режиссер, – так их же трое. Еще мамочка и сестра. Если я убью всех троих, меня обязательно заподозрят. Деньги искать бессмысленно – сто тысяч мне так сразу никто не даст, да и шансы на то, что семейство, которое так удобно устроилось, от меня после этого отвяжется, минимальны. Разве что…
Тут режиссер просиял и, потирая руки, забегал по квартире. У него появился отличный план.
Чен брел рядом с Евой по глубокому снегу. Она была почти на голову выше его. По спине струилась длинная русая коса.
– А в Италии сейчас тепло. И снега нет. И машин целый гараж, – пробормотал Чен и вздохнул.
– Ты что-то сказал? – спросила буфетчица, перекрывая рев бури.
– Нет-нет. Ничего, – громко ответил Ли Минь. – Тебе холодно?
– Да, – ответила Ева, останавливаясь. – Холодно.
Чен взял ее за руку. Буфетчица сжала его пальцы. Ли Минь задрожал от желания. Ох, если бы они были сейчас в солнечной Италии, в его доме, возле бассейна с прозрачной голубой водой! Но вокруг мела российская метель, пробирая до самых костей, а он, Чен, чтобы не нарушать легенду, жил в съемной квартире без ремонта и с ржавой ванной.
– Поехали ко мне, – прошептал Ли Минь, покрывая руку Евы поцелуями, – поедешь?
– Моя строгая мама… – начала было буфетчица.
– Потом я отвезу тебя домой, – пообещал Чен. – Слово джентльмена.
Ева скептически приподняла бровь.
– Не могу, я приличная девушка, – сказала она.
Чен посмотрел в ее ясные голубые глаза.
– Ты нравишься мне, Ева, – сказал Чен, – мне все равно, приличная ты девушка или нет.
Он встал на цыпочки и дотронулся губами до ее губ.
Люда приехала домой едва живая. Диана Грицак хлопотала по хозяйству.
– Люська, садись, – сказала она, ставя перед Чайниковой тарелку с украинским борщом. – Ну, как съездила? А у меня, представляешь, купили сегодня сразу тридцать глубоких тарелок, тридцать мелких и двадцать девять
– Как пикантно, – пробормотала Люда. – А почему чашек всего двадцать девять?
– Покупательница сказала, что тридцатый будет пить из стакана.
– Убежденный алкоголик?
– Не знаю, – засмеялась Диана, – я не уточняла.
– Как съездила? – переспросила Чайникова, – да ничего, нормально. Сначала мне попалась дама с собакой, которая пыталась укусить меня за ногу, потом мужчина с огромным карнизом, а после мужчины – две девушки по вызову, которые предлагали мне сменить род деятельности и к ним присоединиться. После я подвозила несчастную, которой изменил молодой человек, доставляла дворника на Красную площадь, затем мне попался приличный молчаливый парень, после парня – милиционер, преследующий преступника. Он, к слову, страшно матюгался. Потом три часа никто не попадался, пока я не встретила симпатичного голубого, который ехал на свидание с Витей, и таксиста, застрявшего в сугробе. И, самое интересное, я встретила… встретила…
Внезапно Люда залилась горькими слезами. Капли падали прямо в борщ. Диана быстренько отставила тарелку в сторону.
– Миллионера на зеленом коне с сельскохозяйственной фамилией? – с надеждой спросила она.
– Нет. Мать новой невесты моего бывшего мужа! – выкрикнула Чайникова. – Она хвасталась, что ее дочь, некая Риточка, выходит замуж за гениального режиссера Селедкина.
– Ты очень переживаешь? – сочувственно спросила Диана.
– Очень.
– Тебе казалось, что у вас любовь?
– Угу.
– А он тебе даже не звонит. Забыл, как будто тебя и нет. Ужас!
– Да. И не говори, – кивнула Люда, вытирая слезы. – Видимо, мы были слишком неравнозначными фигурами – он маститый режиссер, а я – всего лишь корректор, работающий с текстами сценариев. Я любила его, и все еще люблю, а ему просто было удобно со мной.
– Покушай, и жизнь сразу станет веселее, – сочувственно сказала Диана.
Она подвинула тарелку. Люда взяла ложку и стала есть.
Рита Гнучкина сбросила шубку, которая была на вид шикарной, но на деле не слишком дорогой, вытащила растертые и слегка отекшие ножки из полусапожек на шпильках, пришла на кухню и плюхнулась на стул. Ее маман, еще недавно изображавшая из себя светскую даму, сидела в углу в необъятном халате с жирными пятнами на животе и бодро трескала пельмени.
– Ну что, Рита, – спросила мадам Гнучкина с набитым ртом. – Ты счастлива?
– Не то слово, – ответила дочь, ковыряясь мизинцем в зубах, – только устаю очень. Все время приходится прилично себя вести и не матюгаться. Ужас, как тяжело изображать из себя светскую даму! У меня все челюсти болят. Это оттого, что я постоянно корчу на лице умное выражение. А есть ножом и вилкой! Это же вообще караул, я чуть официанта сегодня не зарезала, когда он под руку ко мне подлез со своей форелью в кляре.