Шпион в костюме Евы
Шрифт:
– Залезайте, – крикнула Чайникова, пытаясь перекрыть рев метели. Она уже вдоволь наплакалась, выпила валерьянки, и настроение у нее постепенно улучшалось.
– Меня не надо никуда везти, надо дернуть мою машину, она в снегу застряла, – пояснил мужчина. – А «уазик» для такого дела – самое то!
Люда вылезла из машины и, подпрыгивая от холода, подошла к сугробу, под которым угадывались очертания старенького «жигуленка».
– Надо бы сначала раскопать, – с сомнением сказала Чайникова.
– Копал. И много, – отозвался молодой человек, – машину засыпает снегом быстрее, чем
Метель вокруг выла и стенала.
– А почему вы не хотите поехать на такси? – спросила Люда, – давайте я вас отвезу, – тут она сделала широкий жест в сторону своего «УАЗа» с красными звездами.
Мужчина подошел к сугробу и начал разгребать снег на крыше. Через несколько секунд откопались оранжевые шашечки.
– Не могу, – пояснил он, протягивая девушке тросик, – я сам таксист. Так что, сестренка, помоги!
Кивнув, Люда принялась привязывать трос к «УАЗу».
Рита сидела перед Селедкиным в огромном кожаном кресле и болтала ножкой.
– Ну рыбка моя, – пропела девушка капризным голоском, – ты же будешь снимать кино про индюков-мутантов, правда? Назови фильм «Нашествие индюков-убийц», «Индюки-мутанты атакуют» или еще как-то, не менее оригинально. Мой брат сказал, что он написал гениальный сценарий, а ты почему-то артачишься.
И она пошевелила в воздухе пальчиками, ногти на которых были накрашены ярко-красным лаком. Невеста Селедкина вообще обожала все красное.
Режиссер стоял у окна и жадно глотал холодный воздух из открытой форточки. На мгновение он вспомнил о своей бывшей жене Люде Чайниковой – любящей, домашней, преданной, – и его охватила острая тоска.
– А нашу маму ты возьмешь в главные героини. Она обожает сниматься в кино так же сильно, как я – получать в подарок бриллианты, – добавила Рита и гнусно захихикала.
– Риточка, – попытался образумить девушку Селедкин, – ну как их сделать-то, индюков этих? Из папье-маше склеить?
– А что, – ответила невеста, – вон Джордж Лукас в своих первых «Звездных войнах» клеил. И жестянки использовал, и лампочки, и фанерки, и костюмы карнавальные. И ты так поступи! Закажи костюмы индюков, только очень страшные, с клювами, как сабли, одень в них актеров, и пусть бегают и клюются. Это и будет наш ответ Голливуду. А откажешься, так мой брат мигом фотографии, на которых ты от ревности душишь актриску, отнесет в газету и в прокуратуру. Сядешь надолго. Так что соглашайся.
Услышав эти слова, Селедкин не выдержал, попятился, скривился и рухнул прямо на колени к истошно завизжавшей Риточке.
– Воды! – застонал режиссер. – А лучше водки!
– Только после того, как ты пообещаешь снять фильм про индюков, – жестко сказала невеста, переставая визжать.
– Тогда лучше сразу цианистого калия, – отрезал режиссер.
– Только после свадьбы.
– На мое добро заришься? – зарычал Селедкин. – Хочешь наследницей стать?
– Ну что ты, Ленечка, – ответила Рита, сталкивая режиссера с колен на пол. Тот с глухим стуком упал на паркет. – Какое у тебя имущество, не смеши меня. Но если ты умрешь, то все глянцевые издания России запечатлят меня, безутешную вдову, на фоне гроба, – голос Риты стал нежным
– Хватит, – стукнул режиссер кулаком по паркету, – я еще жив!
– Да, вуальку обязательно надену, – подтвердила Риточка.
Постанывая, Селедкин со второй попытки поднялся с пола.
Ева бросила на идущую к столику Чена доцента Кондрашкину внимательный взгляд.
«Ревнует?» – подумал Ли Минь, приподняв одну бровь.
Доцент, чья талия была затянута в тугой корсет, села на стул возле Чена. Запах духов заставил посланника международного терроризма судорожно закашляться.
– Вы в курсе, дорогой Ли Минь, – сказала Кондрашкина, – что на понедельник на десять утра назначено заседание кафедры?
Сердце у Чена екнуло. Мышцы непроизвольно напряглись. По спине покатилась одинокая капля пота.
«Ах, вот оно что, – подумал Ли Минь, – профессор не желает марать руки и прислал свою подчиненную. Хорошо, очень хорошо!»
– Да, – сказал он вслух.
– У меня к вам по этому поводу небольшое дело. Общественное, так сказать, поручение, – сказала Кондрашкина розовыми целлулоидными губами, и ее голос снизился до интимного шепота.
Чен молча кивнул.
– Я так понимаю, что вы беседовали с Иваном Ивановичем о смене темы диссертации, – продолжила Вероника Гавриловна.
Во рту у Чена пересохло, где-то в районе солнечного сплетения поднялось ликование. Он не сомневался, что Селедкин, все просчитав, поручил щекотливое дельце Кондрашкиной.
– Да, мы обсуждали этот вопрос, – сказал он, оставаясь внешне невозмутимым.
Ева протирала грязный стол тряпочкой. В проеме двери было видно, как по коридору прошли пятикурсники Олег и Николай. Увидев Чена, они дружелюбно помахали ему рукой. Ли Минь, увлеченный беседой с Кондрашкиной, никак не отреагировал.
– Так вот, – прошептала Вероника Гавриловна, наклоняясь через стол, – приходите в понедельник в половине десятого, за полчаса до начала заседания. Иван Иванович попросил кое-что вам передать. Я вам это принесу.
Она встала и вышла из столовой, стуча высокими каблуками. Чен откинулся на стуле. Это было почти победой.
Мужчина, который залез в «УАЗ» Чайниковой возле станции метро «Пролетарская», был красив, импозантен и хорошо одет. Он был без шапки, но в красивых замшевых перчатках.
– Холодно? – спросила Люда пассажира.
– Холодно! – отозвался парень, растирая уши. – Спасибо, что остановилась.
– Не за что.
– Классная машина. Стильная такая.
– Спасибо, – улыбнулась Люда, стрельнув глазками в сторону молодого человека. Пассажир казался ей очень симпатичным.
– Куда поедем? – бодро спросила она.
– В Химки. У меня там свидание. С Витей, моим любимым человеком.
«Вот так вот. Симпатичный парень, но гей», – подумала Люда.
Машина с трудом пробиралась через сугробы, растущие прямо на глазах. Автомобили едва-едва ползли со скоростью сорок километров в час. Из-за плотной метели видимость упала почти до нуля.