Шпион вышел вон
Шрифт:
Уже настал вечер, – поет он.
А ты до сих пор не возвратилась, – поет он.
Кто будет о тебе заботиться, жить ради тебя? – поет он.
Кто будет ждать тебя, Натали? – поет он.
Звук музыки усиливается. Отчасти это напоминает сцену в кинофильма «Отчаянный», где обольстительная Сальма Хаек поет песню для Бандераса, который только что трахнул ее героиню (и был бы идиотом, если бы не трахнул и исполнительницу – В. Л.). Но поскольку автор сценария уже подвергся нападкам интеллектуальных
Натали, вчера ты успокаивала меня, – жарко шепчет генерал.
Сегодня я устал жить, – говорит он.
Жить без надежды, – поет он.
На твое возвращение ко мне, – поет он.
Ретроспектива. Наташа, закусив губу, смотрит внимательно в пах генералу – никаких деталей, – после чего медленно спускается вниз. Мы – сквозь музыку и песню (сейчас сильнее звучит дуэт Тишман-Гришаева), – слышим мычание и голос.
М-м-м-м, – говорит Наташа.
На чурчхелу похоже, – говорит она.
Улыбка на лице генерала. Его Мудрые глаза. Отъезд камеры. Генерал стоит, обняв Наташу, и поет:
Что будет с тобой? Где ты сейчас? – поет он.
Уже утро, а я не слышу твоей песни, – поет он.
Что будет, ведь тебе уже неважно, – поет он.
Как я страда-а-а-а-а-ю, – поет он.
Натали, – поет он.
Внизу экрана бегут титры. Это китайские иероглифы, читать которые не имеет никакого смысла, и которые подобраны по фонетическому признаку, – чтобы передать звучание песни на русском языке. Primerno vot tak tolko ne latinitsei a kitaiskimi ieroglifami – primechanie tsenarista dlea samih ndedalekih. Получается этакое караоке по-китайcки. Мы слышим нестройный хор, это зрители в кинозале подпевают генералу. Тот поет:
(пока он поет последний куплет, мы видим ретроспективы сцен бурного секса: разбросанные вещи, ногти, вонзенные в спину, широко раскрытые глаза, широко раскинутые ляжки, зубы, слюна, губы, рты, руки, мешанина тел…)
Кто будет о тебе заботиться, жить ради тебя? – поет генерал.
Кто будет ждать тебя, Натали? – поет он.
Что будет, ведь тебе, – поет он.
Уже неважно, как я страдаю, – поет он.
Натали, Натали, Натали, – поет он.
Последние аккорды. Наташа, трепеща, прижимается к генералу. Молча целует его в губы. Говорит:
Я сделаю все, любимый, – говорит она.
Вот и хорошо, малыш, – говорит генерал.
И помни, малыш, – говорит он.
Когда ты увидишь меня, – говорит он.
Ну, в городе, – говорит он.
Мы незнакомы, – говорит он.
Это ничего, – говорит Наташа.
Я и взглядом тысячу слов скажу, – говорит она.
… – смотрит она на генерала с любовью.
А ты правда миллионер? – говорит она.
Малыш,
Ласково треплет Наташу по макушке, открывает багажник, вынимает три тяжелые сумки девушки, бережно кладет их на бордюр тротуара. Садится в машину, и глядя на девушку, велит водителю трогаться. Лимузин отъезжает. Девушка, – проводив взглядом машину, – берет три сумки, с усилием поднимает их (несет еле-еле) и тащится к подъезду. Мы слышим стук ее каблучков. Видим каблуки. Асфальт.
Дверь подъезда.
ХХХ
Мы видим перед собой китайскую пагоду.
У нее крыша красного цвета с ярко-красными драконами, извергающими клубы дыма и пламени, что, почему-то, не делает их, драконов, угрожающими, а напротив, придает им какое-то сходство с неудачными моделями китайского автопрома («автомобиль «Деу» плинисет сцастье в вац дом в год китайскава дирикона фр бр бр фр ой бида отвалилься тлуба ахахаха – прим. Сценариста голосом из рекламы китайских автомобилей).
Мы слышим демонический смех китайского Учителя Кунфу, знакомый всем нам по кинофильмам про Учителей Кунфу – искусным подделкам под кинофильмы Квентина Тарантино, сами по себе являющиеся подделками кинофильмом про кунфу 50-хх годов.
Проще говоря, мы слышим эхо эха эха.
Именно поэтому смех звучит так, как будто отдается эхом.
Мы видим вход в пагоду, над ним висит небольшой плакат, на котором написано.
«Добро жалуем ресторан китайска кухня «Утка в Пекин!».
Рядом – щит с меню и ценами. Из-за полной неразберихи изображений и цифр понять, что, почем и почему, совершенно невозможно (что кстати, аутентично отображает эклектичность китайской кухни, где какого только говна в мисочках не подадут – В. Л.). разбитая тротуарная плитка у входа. Пузыри краски на плакате. Потертая ручка двери. Печальный колокольчик, позвякивающий от порывов ветра. Мы видим также небольшой участок асфальта, весь покрытый мусором, с тремя полосками известки. Рядом – воткнутая в землю палка с надписью.
«Автастаянка ристаран китайска кухня «Утка Пекин в».
Судя по тому, что на стоянке нет автомобилей, а грустный невысокий человек с узкими глазами и в костюме, почему-то, актера Пекинской Оперы, что делает его похожим на обанкротившегося Джеки Чана, стоит, зевая, мы предполагаем, что ресторан не пользуется популярностью. Порыв ветра распахивает дверь – то есть, она даже не на замке, и ручка так себе, – и камера попадает внутрь, как будто заброшенная против своей воли (а до того она с сомнением кружила у двери, как случайный посетитель, который понял, что в поганое место уже не зайдет, но которому неудобно уйти сразу – В. Л.).