Шпион вышел вон
Шрифт:
С устранением конкурента в лице СССР, – говорит он.
ЕС и США претендуют на гегемонию в мире, – говорит он.
В этой тайной войне в ход идут все средства – говорит он (с ударением на «а», средствА – прим. В. Л.)
И Схватка уже началась, – говорит он тоном опытного акушера, увещевающего молодого папашу не суетиться под стенами роддома.
И так получилось, молодая, – говорит он, роняя пепел на ляжки.
Что местом нового столкновения цивилизаций, – говорит он.
Местом новой холодной войны, – говорит он.
Новым Западным Берлином 21 века, – говорит он.
Полигоном разведслужб и тайных сил мира, – говорит он.
Стала твоя родина,
Маленькая, затерянная страна в центре блядь Европы, – говорит он.
Молдавия… – говорит он.
Тычет сигарой в сторону Наташи, и говорит:
И ты, – говорит он.
Никому не известная, – говорит он.
Скромная девчонка с озорной улыбкой первого космонавта, – говорит он (Наташа смущенно улыбается, и мы видим, что генерал, конечно же, безбожно льстит – В. Л.).
Можешь стать той самой маленькой капелькой, – говорит он.
Которая, упав на чашу весов, – говорит он.
Решит исход сражения сил Зла и Добра, – говорит он.
Тьмы и Света, – говорит он.
(играет музыка из к/ф «Властелин Колец», или другой подобной саги, что-то бравурное, берущее за душу похлеще, чем компромат ФСБ – прим. В. Л.)
Готова ли ты? – говорит генерал, взяв за подбородок Наташу.
Стать этой капелькой? – говорит он.
А, малыш? – говорит он.
Крупно – глаза Наташи. В них слезинки. Камера опускается вниз. Мы видим напарфиненный член генерала ФСБ, завербовавшего девушку. Он (член, не генерал) полуэрегирован.
На его конце – капелька…
ХХХ
Черно-белые кадры.
Мы видим Наташу, которая, вся расхристанная (прилагательное, обозначающее девушку, которая после секса не успела собраться как следует, а ей уже дает пинка соблазнитель: прическа растрепана, чулки сползают, одна туфля-лодочка не надета, на другой поломался каблук, трусики в кармане кофты… не ищите это слово в словаре Ожегова, положитесь на мое небывалое филологическое чутье – В. Л.) стоит возле Лимузина (в Молдавии это слово даже произносят с большой буквы, так что пусть будет так – прим. Сценариста). Всхлипывает, глядя в камеру. Говорит:
Я думала… – говорит она.
А я-то думала, это любовь, – говорит она.
На слове «любовь» не справляется со своими эмоциями, и начинает – на букве «о», – плакать. Получается так.
Я думала это любол-о-о-о-о-о-о-о, – плачет она.
Малыш, ну что же ты, – слышим мы скупой мужской голос.
Разворот камеры. Мы видим генерала ФСБ Альбац, он уже в гражданском, выглядит как средней руки турецкий бизнесмен, приехавший в Кишинев поесть вишен и попялить девушек легкого поведения. То есть, как средней руки турецкий бизнесмен, приехавший в Кишинев. Или нет, даже не так. Просто как средней руки турецкий бизнесмен.
Малыш, конечно, я тоже люблю тебя, – говорит он.
Заря чувств озарила мое сердце, – говорит он.
Знал ли я, на склоне лет, что встречу такую, как як ты, – говорит он.
Як? – недоуменно говорит Наташа.
Маскировка, – говорит, туманно и многозначительно кивнув куда-то в сторону, генерал.
А-а-а-а, – говорит Наташа и снова начинает реветь, как дура.
Ну не реви, дуреха ты моя… –
Прижимает Наташу к себе. Шепчет. Мы слышим отрывочные слова, куски фраз. «… нация… касса национального медицинского страхова… вели вишни в саду у дяди Вани… шаланда полная кефа… тобус на третьей остановке, и пятый дом спра… ерявые, как у негритян… едь модно теперь наголо писюн забрива…». Наташа краснеет – на черно-белой пленке это выглядит так, как будто она темнеет, – и хихикает.
Хи-хи, – говорит она.
А то ж, – говорит генерал.
Не ссы, молодая, контора солидная, – говорит он.
В беде не оставим, – говорит он.
Поддержим, поможем, поруководим, – говорит он.
И потом, Наташка, – говорит он.
Вот выполним задание центра, – говорит он, произнося «центр» быстро, словно случайно, (поэтому и с маленькой).
Так я тебя в охапку, и айда домой, – говорит он.
Поженимся, детишек… – говорит он.
Дворец тебе справлю, в Карелии, – говорит он.
Молдаван закажешь, какой хочешь ремонт тебе сделают, – говорит он.
Будем жить поживать да добра наживать, – произносит он ритуальную фразу из русских народных сказок, которой начинается всякая галлюциногенная афера вроде погони за невестой на волке.
Думаешь, я не люблю? – говорит он.
Думаешь, мне не хочется бросить все и айда в Карелию? – говорит он.
Эх, Наташа, Наташа, – говорит он.
Берет Наташу нежно за плечи, еще раз обнимает. Крупно – джинсы генерала в области ширинки. Она чуть расстегнута, мы видим силуэт члена генерала, похожий (член, если бы речь шла о генерале, то здесь стояло бы прилагательное «похожего» – прим. Сценариста для тех, кто усомнился в его великолепном филологическом чутье) на неудачно сделанную чурчхелу. Камера взмывает над генералом и Наташей. Мы видим двор кишиневской пятиэтажки, окруженной такими же пятиэтажками, видим родителей девушки, выглядывающих из окна с любопытством и жадностью, беседку, молодежь в ней (завистливые взгляды, много люрекса, гипюра, позолоты и обязательно кофта кислотной расцветки и очки а-ля вуди Ален). Генерал начинает тихонечко напевать.
Натали… – поет он (у него, разумеется, не поставлен голос, но он напевает очень тепло и душевно, совсем как сетевая писательница Матра Кетро, когда пишет книги про летающих такс, – В. Л.)
Натали, в разлуке, – напевает он ласково, как женщина для ребенка в колыбели.
Начинает звучать музыка песни отца мужа теннисистки Анны Курниковой, певца Игнасио Иглесиаса, певца Хулио Иглесиаса (почувствуйте себя собеседником молдаванина – прим. сценариста), «Натали». Начинают звучать еще два голоса. Это, почему-то, не отец мужа теннисистки Курниковой, Иглеаса-младшего, Хулио Иглесиаса, а молодого певца марка Тишмана и актрисы Нонны Гришаевой. Причем они поют по-испански, в то время, как генерал Альбац – на русском. Причем мы слышим и голос генерала тоже.
Натали, – поет он.
Память о тебе живет во мне, – поет он.
Во мне, кого ты любила всей душо-о-о-й, – поет он.
И кто наполнил твою жизнь, – поет он.
Что будет с тобой? – поет он.
Где ты сейчас? – поет он.
Ретроспектива. Салон автомобиля. Наташа, смеясь, расчесывает волосы, она уже в трусиках, хотя рубашка еще валяется на сидении. На ногах – носки. Генерал поглядывает на часы, очень куртуазно, только когда девушка отворачивается. Снова – лимузин и двор дома Натальи. Генерал поет: