Шпион
Шрифт:
— И это тоже знаешь? — прищурилась на рессу та.
— Знаю.
— Ладно. Тогда расскажем все про меня. Но сначала ты расскажи — про клушу эту. Живая она там?
— Не ругайся! — откликнулись сразу в несколько голосов.
— Ну это понятно, — усмехнувшись, оценила девчонка этакое единодушие. — Говорить-то будешь?
— Все нормально с ней, — не стала тянуть Фаэлин, по напряженным взглядам сообразив, что интересует вопрос всех. — Спит уже.
— Поговорили? — уточнила госпожа Шарот.
— Да.
— О мальчике?
—
— Догадалась вот. Так о нем?
— Да. Ее словно прорвало, только о Пепле и говорила. Считай, разом вывалила все, что не успела рассказать с приезда сюда, когда про него вообще не вспоминала.
— Плохое или хорошее? — уточнила пожилая леди.
— Разное. Вперемешку. То смеялась, то плакала.
— А вот это уже нехорошо, когда так качает…
— Госпожа Шарот, — остро глянула на нее ресса, — а вы ведь неплохо понимаете в вопросе. Специально разбирались?
— Разбиралась, да. Пришлось, знаешь ли, когда Шоргуа у меня мужа убили.
— Простите, — от такой откровенности Фаэлин немного растерялась.
— Не за что извиняться. Рада, что хоть кому-то мои запоздалые знания помогут. Сейчас соображу, с чего начать…
Соображала бабушка пару минут в полнейшей, чуть ли не благоговейной тишине, а потом начала:
— Значит, так… Если коротко и не углубляясь в детали, то, похоже, господин Олифауэлл никогда не был особо силен. Зато натаскали его очень хорошо. Очень. Причем с упором на один строго определенный прием, а все остальное — постольку-поскольку. Вот потому он к нему же и второе воздействие привязал — по привычке работал.
— То есть прежде всего моя дочь должна была стать убийцей?
— Да. Убить вас. Именно этому Олифауэлла и научили. С его невеликой силой вывязать подобное кружево и закрепить на спусковой крючок можно было лишь путем долгих упражнений. И после тесного контакта — девочка должна была утратить бдительность и подпустить его к себе очень близко. У нее сильная воля, сломать такую нахрапом не всякий Шоргуа сможет.
— Так, выходит, она и правда в него влюбилась? — Фэл смотрела очень пристально. — Раз позволила?
— Не обязательно прям до такой уж степени. Достаточно было просто довериться. А вот он… У него, похоже, с чувствами получилось серьезно, раз, наплевав на основную цель, он занялся решением личных вопросов — накрутил на то кружево еще и свое. То самое, что заставило девочку думать и помнить лишь о нем. Потому вместе оно не слишком стабильным и вышло. Как только Рин зацепила краешек и потянула — расплелось все. Да, девочка сильная. Но все-таки недостаточно, чтобы снять сразу два плетения. Не ресса она. И даже не полукровка. Ей сейчас именно оттого и плохо.
— Но смысл? — поморщился генерал, не любивший что-то не понимать. — Зачем вешать второе плетение, если после первого она должна была… погибнуть? Верность на том свете, что ли?
— Может, и не должна. — Бабушка задумчиво глянула
— Но откуда тогда этот крючок, в смысле, эту команду мог знать унтер из заштатной приграничной крепости?
— А вот это уже вопрос…
— Не такой уж и сложный, — включилась в беседу Лаис. — Достаточно вспомнить того загадочного гостя, с которым Скири говорил возле нижнего входа. А? Который появился сразу, как над крепостью завис штабной дирижабль с вымпелом генерала.
— Что ж, будем ловить, — кивнул Сорвени, признавая ее правоту. — Завтра. Идея, похоже, здравая. А пока давайте с девчонкой все проясним. —
И развернулся прямо к Литси.
— Даже не надейся, что мы отвлечемся и про тебя забудем. Ясно?
Сначала господин Штанзи пытался тянуть время, неловко поправляя то подушку, то одеяло, то что-то на тумбочке рядом… Потом все же бестолково возиться перестал и позволил сделать это Фэл, заодно накрыв себя одеялом поплотней. Откинулся на изголовье, давая лампе возле кровати осветить уже заросший пегой щетиной подбородок, густую седину в коротком ежике волос, застарелый шрам на лежащей поверх одеяла руке, повязку на второй… И, вздохнув, заговорил. Наконец.
Рассказывал он не очень складно и оттого не очень быстро, но перебивать его, а тем более подгонять никто не рисковал. Даже Литси сидела тихая и отстраненная, как будто говорили вовсе не о ней. Слишком мрачной выходила история. И слишком страшно было, что она оборвется, не закончившись.
В молодости господин Штанзи был недурен собой, рукаст и поэтому смог взять за себя девушку, к которой по-настоящему лежала душа. Хорошую девушку. Очень. И даже кое-какие его нелады с законом этому не помешали. Нет, не подумайте — ничего серьезного! Так, контрабанда немного… Неважно, в общем. А то, что зазноба его сиенурка была… Ну так какая разница? В приграничье, где они жили, такое сплошь и рядом случалось.
Но потом вышло так, что жена получила небольшое наследство в Насагонте и, поразмыслив немного, они все же переехали в столицу. Там стало сложнее. Но не для нее, понятно, а для него. И все равно смогли справиться. И даже устроились в итоге неплохо. Реаста, жена, — прислугой в богатый дом, а он там же, при большом парке, оказался помощником «за все-про-все». Рукастый он был… Говорил уже, да? Ну ладно.
Так вот, поначалу оно неплохо было: и домик бывшего садовника им выделили, чтоб как семейный вроде — свой, отдельный… и работа нетрудная… Но дальше… Реа все чаще мрачной приходить стала после той работы. Не уставшая, нет. Именно мрачная. Аж сама не своя. Но молчала. Долго.