Шрам на ладони
Шрифт:
— Умерла — это как? — серьезно спросил мальчик, выслушав бабушку. — Она теперь где?
— На небесах. Высоко-высоко.
— Как космонавт?
— Нет, милый. Еще выше.
— А выше космоса что?
— Ангелы.
Ванечка задумался. Он видел ангелов совсем недавно в Троице-Сергиевой лавре на церковных фресках. Они были красивые, со светлыми лицами и золотыми волосами.
Действительно похожи на маму. Может, и она там была среди них, только он тогда не догадался приглядеться повнимательнее. Но
— Я никогда ее больше не увижу? — спросил он, заморгав, — вот-вот заплачет.
— Увидишь, милый. Закрой глаза — и сразу увидишь. А ну, попробуй.
Ванечка попробовал. Получилось.
— А когда-нибудь, — продолжала Надежда Егоровна, — мы все встретимся там. Обязательно.
— Да, — согласился мальчик. — И мы будем с крыльями.
Вот и все. Ни слез, ни истерики. Просто с этого дня Ванечка стал часто поглядывать на небо. Вглядывался ввысь, словно выискивая там кого-то.
А потом, не найдя, зажмуривался и стоял так, задрав подбородок. И тогда — видел. Мама была там, со светлым лицом и в сиянии золотых волос.
Надежда Егоровна настояла и на том, чтобы над Катиной могилой отслужили заупокойный молебен.
— Как это так — без отпевания? — возмутилась она.
— Мам, ты не забывай, где я в это время находился, — оправдывался Сергей.
— Ну, а этот Дементьев твой? Он-то куда смотрел? Видала я его: рассядется и пальцем не шевельнет.
— Если б не он, я бы до сих пор там сидел и еще неизвестно, чем бы все это закончилось.
— Типун тебе на язык. Ну ладно, ладно.
Окончательно примирило ее с Дементьевым то, что над могилой Кати Семеновой поставили алюминиевый крест, а не безбожную табличку.
На припорошенном снегом холмике еще лежали замерзшие цветы — со дня похорон. А вот пышного венка, заказанного «женихом», не было: роскошное синтетическое изделие с пластмассовыми розами украли те, кто и на кладбище найдет чем поживиться. Ну и хорошо: не место здесь приношениям убийцы.
Они приехали сюда вчетвером, единой семьей: Надежда Егоровна, Сергей, Ванечка и Лина.
Могила немного просела, и Грачев договорился, чтобы подвезли земли, подсыпали.
«Святой Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас», — пел священник, размахивая кадилом. И Надежда Егоровна, утирая слезы, подпевала ему. А потом к ней, уловив мотив, присоединился и Иван. И еще чуть позже — Лина.
А Сергей не мог петь, он только соглашался: да, да, пожалуйста, помилуй их всех, моих дорогих, моих хороших. И вообще всех хороших людей помилуй, Господи! Спаси, сохрани и помилуй…
Во время службы Ванечка не задал ни одного вопроса. Он молча подошел к холмику и, сняв варежку, положил на тонкий слой снега свою ладошку.
И когда он убрал руку, Сергей увидел,
«Отпечаток ладошки, — подумал он. — Как изогнется и куда приведет она, Ванюшкина линия судьбы? Сейчас она дала излом, а дальше — путь бежит светлой, доброй дорогой».
Было тихо и пасмурно, никого не хоронили поблизости, и разносился по кладбищу лишь печальный, заупокойный распев у Катиной могилы:
«Покой, Спасе наш, с праведными рабу Твою Екатерину, и сею всели во дворы Твоя, якоже есть писано, презирая, яко благ, прегрешения ее вольная и невольная, и вся яже в ведении и не в ведении, Человеколюбче…»
Эпилог
Близилось Рождество. Как и положено в этот светлый праздник, все кругом казалось таинственным и значительным.
Ванечка, разинув рот, наблюдал, как с крыши маленького домика бабушки Нади спускается самый настоящий трубочист, черный-пречерный.
— Можно топить, — сказал этот сказочный персонаж знакомым голосом дяди Сережи. — Дымоход я прочистил.
Лина подбежала и прижалась к нему, чумазому:
— Трубочисты проносят счастье.
— Амазонки — тоже, — отвечал он.
Грачевы нынче принимали гостей — но прибывшие и сами трудились вовсю.
Геннадий с азартом рубил у крыльца дрова: хоть рана на ладони Сергея и затянулась, но топор держать он все еще не мог.
Анжелика в это врем колдовала вместе с хозяйкой на кухне. Какое же Рождество без пирогов?
— Я всегда лишнее яйцо кладу, тогда тесто послушнее, — делилась кулинарными секретами Надежда Егоровна.
У гостьи же был в запасе секрет косметический.
— А давайте дрожжей немного оставим. Их ужас как полезно на лицо накладывать. Кожу омолаживает.
— Куда уж мне, старухе, омолаживаться! Народ смешить.
— Ну, это вы зря. Вы очень даже ничего. Вот подождите, познакомлю вас с нашим директором.
— Ох, грехи наши тяжкие, — смеясь, отмахивалась мать Сергея, но была довольна.
Ей нравилась эта пухленькая болтушка, и супруг ее оказался таким милым парнишкой, работящим.
Но самое приятное — что ее-то шалопай, Сережка, кажется, остепенился наконец. Вон — не отходит от Лины, и они уже попросили у нее родительского благословения. Как положено, на колени встали и целовали икону Казанской Божьей Матери.
И Катюшин Ванечка при них. Он, сиротинка, теперь Надежде Егоровне вроде как внучок.
А вон по двору носится Машка, шебутная девчонка, подружка Лины. Метет заснеженные дорожки широким подолом дорогой шубы. Она приехала одна, без мужа — того пригласили на вязку редких кобелей к каким-то «новым русским». Это под великий-то праздник…