Шрамы и песни
Шрифт:
Я сидел на одном из диванов, держа гитару между ног и уткнувшись лбом в ее гриф, нервно ожидая прихода Грейс. И нетерпеливо пожевывал маленький черный медиатор. Стоило ей войти, как мое сердце замерло и заколотилось сильнее, а когда ее насыщенно-серебрянные глаза заглянули в мои, — совершенно остановилось. Я резко выдохнул, я даже не понял, что не дышал, пока ждал ее. Я отметил, как она задрожала, и ее восхитительные губы изогнулись в улыбке, словно она действительно была рада меня видеть. Наверное, она прослушала мои сообщения. Хотел бы я помнить, что наговорил в них. Ее
В мои мысли вторгся низкий голос Итана:
— Наиграй еще раз этот новый ритм, Шейн, давайте прислушаемся и начнем импровизировать. А позднее можем посидеть и придумать слова.
Грейс расстегнула чехол и вытащила свою гитару. Она с такой мечтательностью и благоговением смотрела на гитару, что у меня внутри все заныло. Небрежно отбросив чехол к стенке, вместе с пальто, она, скрестив ноги, села на пол в самом центре и начала настраиваться инструмент.
Недолго думая, я ответил Итану:
— Слова уже готовы. — Мои мысли были сосредоточены только на Грейс и на том, как я жаждал прикоснуться к ней. Каким-то образом дальше эта жажда перекрыла необходимость дышать. Я медленно подошел и сел напротив нее, так же как она, скрестив ноги. Наши колени соприкоснулись, и я вздрогнул, почувствовав, что она задрожала. Воздух между нами заискрился. Никого вокруг нас больше не существовало, происходящее невозможно было отрицать. Можно было увидеть и почувствовать потрескивание искр и сгустившийся воздух в пространстве между нами, стоило только прикоснуться друг к другу.
— Чего ты сказал, старик? — спросил Итан, смущенно переводя взгляд от меня к Грейс. Я подумал, что он мог заметить, что я почувствовал.
Грейс перевела взгляд от Итана ко мне. Прекрасная.
— Слова уже есть. Просто я пока не готов их спеть... она называется «До тебя», — сказал я Итану, продолжая смотреть в глаза Грейс. Мне хотелось пропеть ей эти слова, но я не мог, пока не мог. Я собирался добиться того, чтобы эта девушка полюбила меня таким, какой я есть теперь, а не призрак прошлого. А те слова, из них она поймет все. Меня убивало, что я пока не мог ей всего рассказать.
После этих слов повисла гнетущая тишина, и мои пальцы затанцевали по гитарным струнам, развевая светом песни повисший мрак тиши. Из струн моего инструмента, томно напевая, потекла медленная притягивающая к себе мелодия. И тогда Грейс вздохнула и посмотрела на меня широко распахнутыми глазами. Мелодия начиналась тихим шепотом, приглушенными отголосками шелеста, эхом тайн. Их звуки усиливались и становились интенсивнее, а я улыбался, видя, как по ее коже побежали мурашки. Мне хотелось всех их покрыть поцелуями.
Я кивнул ей и прошептал:
— Давай же, девочка, сыграй со мной.
Она облизнула губы и прикрыла глаза, вслушиваясь в мелодию, которую я играл для нее. Потрясающая улыбка заиграла на ее губах, губах, которые мне хотелось поцеловать больше всего в жизни. Ее пальцы заскользили по гитаре, а я растворился, потерял себя в музыке, которую творили мы вдвоем. Она окунулась в эмоциональный в своей страсти рифф, и я могу поклясться, что увидел, как что-то внутри нее вырвалось наружу, разбивая возведенную каменную стену вдребезги. Наши тела
Мы играли как одно целое. Ее изящные пальцы порхали по струнам и, извлекая звуки, поведали о ее тоске и желаниях. Она смогла целиком и полностью загипнотизировать и пленить меня. Сидя передо мной, она ласкала свой инструмент так, словно он — самая интимная часть ее тела. Мою кожу покалывало и жгло изнутри от желания коснуться ее.
Но я не мог.
В ответ я ласкал ее резкими тонами своей мелодии, полными силы и мощи. Наши мелодии переплелись в гармонии и ускорялись, словно спеша вырваться на волю, пока наши сердца и души не накрыло взрывом звучания. Никому не дано было разорвать нашу мелодию, — то, где моя начиналась, а ее завершалась. Мы открывались друг другу и посредством песни открывали свои тайны, тайны, которые пока не могли поведать словами, будто желая задержаться в ожидании начала нашей вечности.
Наши ноты кружились и переплетались до тех пор, пока мы не начали задыхаться, пока нам больше не о чем было играть. Тишина оглушила меня.
Ее глаза наполнились слезами. Я тщательно изучал ее. Мне хотелось ее расцеловать. Влажные розовые губы, полные слез глаза, шею, руки... да всю целиком. Я отчаянно всматривался в ее лицо, желая... нуждаясь в том, чтобы она это поняла. Мое лицо начало гореть, и я с трудом сглотнул:
— Прости, Грейс, мне...
— Пожалуйста, не надо, — прошептала она, глядя на меня с мольбой в глазах. — Давай больше не будем причинять боль словами друг другу. И так уже ее достаточно. Давай просто играть, — сказала она отворачиваясь. — И на нас смотрит достаточно народу. В другой раз, Шейн.
В перерывах между безумными попытками Алекса разложить девственность Грейс на плюсы и минусы, три часа мы репетировали.
— Эй, Грейс. А знаешь, почему мужики хотят себе в жены девственницу? — спросил Алекс.
Она закатила глаза.
— Нет, Алекс. Но я уверена, ты меня просветишь.
— Мужики не выносят критики, — засмеялся он.
Алекс быстро вышел из-за синтезатора и сел напротив Грейс, с совершенно невинным выражением лица.
— Знаешь, я тут серьезно все обдумал. И, думаю, пришел к удивительной мысли, просто выслушай меня, хорошо? Мысль в том, что, как полагают многие, 23-летние девственницы стали вымирающим видом. Так что я надеюсь, что ты позволишь нам провести тебе духовное путешествие в эти неизведанные для тебя дали. Мне бы хотелось завести блог, что-то типа документалистики... об опыте прохождения туда, где еще не бывал ни один пенис.
С каждым словом Алекса лицо Грейс принимало все более красный оттенок.
— Алекс, думаю...
— Нет. Грейс, просто... просто выслушай меня, хорошо?
Она кивнула, смеясь, в ее глазах плясали смешинки.
Алекс продолжил:
— В нашем документальном блоге я буду исполнять роль главного девственцолога, исключительно в исследовательских целях, — хихикнул Алекс.
Грейс сильнее захохотала.
— Ладненько, Алекс, я купилась, но кто такой девственцолог?
Лицо Алекса по красноте обогнало лицо Грейс, когда он выпалил: