Штабная сука
Шрифт:
— Первый раз на губе?
— Да. А ты?
— Да уж со счета сбился, — ответил Серый. — В этот присест уже двенадцатые сутки сижу.
— Сколько? — Миша посмотрел на него с уважением. Серый равнодушно пожал плечами:
— Вот так как-то получилось. Долго ли умеючи?..
— А за что тебя?
— Неуставняк… Да какая, в общем-то, разница, зема? Сижу и сижу.
Время близилось к ужину.
— Смена караула скоро, — сказал Серый.
Почти в ту же секунду из-за двери послышался многоногий топот сапог, голоса, звяканье штык-ножей на автоматных стволах. Заскрежетал
— Становись! — зычно скомандовал летеха-десантник, и по камере пахнуло перегаром.
Все выстроились в шеренгу. Летеха тупо осмотрел шпалеру, глянул в бумажку-список и, через слово матерясь, провел перекличку. Фамилия Миши — как новоприбывшего — была в списке последней. Летеха споткнулся на ней, потом все же прочитал, взглянул на сказавшего «я» Мишу и подозрительно спросил:
— Ты че, жидяра, парень?
«У, козел», — подумал Миша и промолчал.
— Ладно, — сказал летеха пэвэошнику, — здесь все в норме. Пошли в следующую камеру.
Они двинулись к выходу. Уже в дверях летеха обернулся, еще раз осмотрел арестантов и сказал:
— Слишком буро выглядите, ребята. Будем дрочить. Потом остановил взгляд на Мише и добавил: — Уродов-жидов будем дрочить особо.
Дверь захлопнулась.
— Вот, мля, невезуха! Накаркал, — с досадой сказал Серый, глядя вслед начкарам. — Под дэшэбэшный караул лучше вообще не попадать. А с таким-то начкаром хоть вешайся сразу…
Арестанты негромко переговаривались и в сердцах сплевывали.
— Ты понимаешь, — объяснил Мише Серый, — этих лосей в беретах специально вышколили как военную жандармерию. С самого первого дня им вбивали в голову, что они самые крутые ребята, а все остальные — это чмыри и пидары. Короче, если ты не в голубых погонах и берете, то ты не человек и эти все сохатые видели тебя стоящим раком на корпусном плацу, понял?.. Да ладно, че я тебе все это рассказываю? Вот начнут дрочить, тогда сам все поймешь.
Серый помолчал и спросил, нерешительно, как спрашивают о нехорошей, неизлечимой болезни:
— Послушай, зема, а ты что — действительно жид?
— Я не знаю такой национальности, — грубо ответил Миша. — Я знаю национальность «еврей». Вопросы?
Серый промолчал.
Все началось после ужина. В камеру ворвалось человек пять караульных, они пинками и окриками подняли губарей и поставили лицом к стене, а сами начали шмонать помещение. Они осмотрели ведро, долго крутили и трясли табурет, вынюхивали все углы, общупали дверной косяк. Потом они начали обыскивать губарей. Драли с их плеч хэбэшки, ощупывали ноги, заставляли раздеваться до белья, подгоняя арестантов матами и ударами прикладов. Наконец, один из караульных матернулся и зарядил кому-то из арестантов — Мише было не разглядеть, кому именно, — по морде.
— Че, че там? — спрашивали десантники.
— Во, глядите! — и караульный показал им два бычка и коробку спичек.
— Ништяк, —
Все торопливо заправлялись и застегивались.
— Так, а теперь в колонну по одному в направлении выхода стан-новись! К бегу приготовиться!
Губари выстроились в колонну, чуть наклонились и согнули ноги в коленях и руки в локтях.
— Товарищ лейтенант! — крикнул сержант наружу. — Уроды готовы!
— Давай! — донеслось из коридора.
— Бегом марш! — заорал сержант и принялся пинать пробегавших мимо него губарей. — Живее, трупы!
Пробегая по коридору, Миша заметил, как лейтенант выгоняет — бегом, в колонну по одному — губарей-сержантов из камеры № 5. Их всех выгнали на плац. Это был небольшой пятачок голой земли, окруженный высоченным забором с колючей проволокой. Где-то в стороне в заборе был узкий проход к очкам. Оттуда жутко воняло. Над забором торчала деревянная вышка с четырехскатным навесом. Там, как на насесте, маячил черт в берете и с АКСУ. Дождя не было уже неделю, но на плацу было здорово грязно. Губарей построили полукругом. Напротив выстроились караульные с автоматами наперевес. Вперед вышел летеха-начкар. Он некоторое время глазел на губарей, потом прочистил горло и сказал:
— Короче, уроды! Вы не понравились мне сегодня. Мне показалось, что вы слишком свежо выглядите. А ведь это губа, гауптическая вахта, а не санаторий! — его лицо перекосилось. — Вы должны отбывать наказание за нарушение Устава, а вы тащитесь, ублюдки! — Он вдруг замолчал и минут пять таращился на кого-то в строю. — А что касается жидов, которых еще не всех перевешали и которые… которые…
Один из караульных принес ему табурет. Летеха тяжело сел, попытался вспомнить, о чем он только что говорил, и безнадежно махнул рукой:
— Короче, вздрочните этих уродов, ребята!
— Они сейчас скомандуют «Упор лежа принять!»— торопливо пробормотал Серый. — А елду им всем на рыло!
— Упор лежа принять! — зычно рявкнул сержант. Губари нерешительно переглядывались.
— Ну вы че, уроды?! — заревел сержант. Караульные медленно пошли на сближение, распрямляя металлические приклады на автоматах. Некоторые арестанты — те, что пожиже — начали опускаться, запихивая ладошки в грязь. Караульные уже пнули нескольких прикладами. Миша, увидев, что к нему приближается здоровенный мордатый детина с автоматом в руках, нехотя нагнулся и принял упор лежа. Грязь под ладонями была холодная и мерзкая. Вскоре из всех арестантов остался стоять один только Серый.
— А ты чего, ублюдок?! — вызверился на него сержант.
— Это стремно. Я этого делать не буду.
— Чего?! — сержант озверел. — В приклады этого козла, живо!
Серого начали гасить прикладами. Он уворачивался, уходил с таким расчетом, чтобы оказаться поближе к коридору губы и не упасть в грязь. Несколько раз ему даже удавалось смазать кому-то из караульных по морде. Но в конце концов его завалили и, окровавленного, уволокли за руки в коридор. После этого взялись за остальных губарей.