Шторм и штиль[с иллюстрациями]
Шрифт:
Он поставил чеканку на стол так, чтобы все увидели освещенную солнцем бригантину, мчавшуюся вперед, подгоняемую свежим ветром.
— Идите под этими тугими парусами к большому человеческому счастью!..
И снова играл баян и танцевали пары. Поля подошла к Юрию.
— Может, пройдемся немного, Юра, проветримся? Он обрадовано рванулся к девушке, взял ее под руку.
— Пойдем
Берег моря был неспокоен, гремел прибоем, хотя ничто не предвещало шторма. По безоблачному небу среди первых несмело дрожащих звездочек плыла полноликая луна, заливая землю синеватым и холодным светом.
— Вот тут, на этом месте, ты снова такая, как тогда… тихо сказал Юрий.
— Какая же?
— Загадочная… Как в сказке…
Она счастливо засмеялась и прижалась щекой к его щеке.
9
В последнее время походов в море не было. Молодым матросам предоставили возможность овладевать техникой на тренажерах в учебных кабинетах. Юрий Баглай ежедневно посещал эти занятия, но особенно часто бывал у радистов, машинистов и гидроакустиков.
Вот и сегодня все учебное время он провел в гидроакустической рубке. Кавтарадзе и Григорий Шевчук горячо спорили по какому-то теоретическому вопросу. Баглай с удовольствием слушал их. Оба молодые, упрямые, горячие, уступить друг другу не хотят. И, несмотря на это, частенько вместе добираются до истины. Обычно побеждал Кавтарадзе, но бывало, что и Шевчук припирал своего учителя к стенке. Наблюдая за ними, Баглай молча улыбался.
Он вспоминал, что на «вечере автобиографий» ему не очень понравился этот долговязый Григорий Шевчук. Не понравился своим слишком уж интеллигентным видом, белыми руками с синими прожилками под тонкой кожей, а главное, ироническим взглядом холодноватых глаз: в них скрывалось пренебрежение ко всему окружающему.
Теперь этот «интеллигент» мало отличался от остальных матросов. Его узкое продолговатое лицо пополнело на флотских борщах, пловах да макаронах с мясом, руки огрубели от физического труда, которого на корабле даже радистам и акустикам не избежать, и флотская форма уже не висела на нем мешком.
Однажды Юрий спросил у Кавтарадзе:
— Вы говорили как-то, что гидроакустик, кроме глубоких знаний, должен обладать еще чисто субъективными данными, что не каждый может быть гидроакустиком. А что вы скажете о Григории Шевчуке?
— Все необходимые данные у него, безусловно, есть! — не задумываясь, ответил Кавтарадзе. — Я без колебаний передам ему аппаратуру. Прошу не сомневаться, товарищ лейтенант, не подведет.
В радиорубке несли вахту круглосуточно. Молодой радист Аркадий Морозов часто отсиживал не только свою, но и чужую вахту. О нем во время первого знакомства Юрий подумал тоже не особенно лестно: «Мечтатель… гитарист… Не хлебнуть бы мне с тобою горя». Теперь он видел, как это «мечтатель» сноровисто, почти шутя работает на радиотелеграфном ключе и без малейшего усилия читает шифровки с других радиостанций.
Баглай заметил на столе перед Морозовым еще один ключ необычной формы: не торцевой, а поперечный
— А это зачем? — поинтересовался Юрий.
— Я на нем работаю вдвое быстрее.
— Быстрее? А кто сможет принять такую быструю передачу?
Морозов хитро улыбнулся.
— Пусть учатся. В бою решает каждая минута. А впрочем, на этом ключе можно работать и медленно. Звуки получаются плавнее, выразительнее и… музыкальнее. Их приятно слушать во время приема.
— Покажите, как вы на нем работаете.
— Есть. Сейчас я переключусь на зуммер, потому что он у меня на волнах гражданских кораблей. Вот этот само дельный приемник — тоже. На нем я тренируюсь в свободное время.
Юрий с интересом следил, как ловко и быстро Аркадий Морозов переключал и привинчивал гайками проводнички. Он взял с полки какую-то книжку, раскрыл ее наугад и показал пальцем.
— Ну вот, хотя бы отсюда…
В рубке поплыли удивительные звуки. Ясно различались короткие точки, протяжные тире. И все это сливалось в какую-то мелодию. Рука Морозова не висела в воздухе, как при работе на торцевом ключе, а свободно лежала на столе, и лишь большой да указательный пальцы будто играли плоской головкой ключа. Аркадий не смотрел ни на ключ, ни на свои пальцы, глаза его были прикованы к книге. А зуммер тем временем пел.
«В звуках морзянки мне слышится музыка», — вспомнил он слова Морозова и сейчас вполне согласился с ним. Похоже, для Аркадия работа на ключе не требует ни усилий, ни напряжения, в ней он находит эстетическое наслаждение. Это было настоящее искусство, которое дается не всем.
Закончив, Аркадий повернулся к Баглаю:
— Таким ключом я работал в геологических экспедициях. Они часто стоят и на торговых судах. Там есть на стоящие мастера. Но со мной им не сравниться.
Последние слова можно было принять за бахвальство, но Аркадий Морозов улыбнулся Баглаю такой ясной улыбкой, что никому и в голову не могло прийти расценить их как нескромность или самодовольство.
— У нас ежегодно проводятся общефлотские соревнования радистов, — вспомнил Баглай. — Может, и вы примете участие?
–. Конечно! Можете заранее записать меня, товарищ лейтенант.
«Хорошая смена пришла, — радостно думал Баглай, возвращаясь к себе в каюту. — Вот она, наша сегодняшняя молодежь, вот они, наши сегодняшние матросы!»
Он сел к столу, чтобы просмотреть вахтенный журнал. За дверями послышался шорох, и в каюту протиснулся Мартын Здоровега. На его круглом лице с розовыми щеками-яблоками — выражение скорби и даже страдания.
— Разрешите обратиться, товарищ лейтенант.
— Обращайтесь, — сказал Баглай, сразу же почувствовав, что разговор будет не из приятных. — Садитесь.
Здоровега сел на краешек кресла, перебирая в пальцах острый рубец бескозырки.
— Очень прошу вас, переведите меня в боцманскую команду.
— То есть как?!
— Не хочу я на камбузе… Не умею…
— Не хотите или не умеете?
— Да… все вместе, товарищ лейтенант.
— Но ведь вы закончили школу коков. Учились… Почему же вы в свое время не сказали, что не хотите?