Шторм и ярость
Шрифт:
– Я работала.
– Нет, ты играла в Шепчущего Призрака, – поправил Миша.
– Это была не игра! Там был дух, которому нужно было передать чрезвычайно важное сообщение, это был спиритический сеанс.
– А как насчет того раза, когда ты упала с крыши, а затем меня обвинили в этом? Это было примерно месяц назад.
Я поджала губы.
– А как насчет той ночи, когда ты вышла за стену и начала сражаться с Рейверами, Трин?
Жар опалил мои щеки, когда из-за деревьев
– Ты знаешь, почему мне нужно было это сделать, и ты тоже вышел за пределы стены.
– Мы говорим не обо мне.
– О, конечно, нет!
Миша проигнорировал мою фразу:
– Ты станешь моей смертью.
– Думаю, ты немного драматизируешь, – сказала я, хотя и правда могла бы стать его смертью.
– Неужели?
– Да.
Он выругался себе под нос.
– Итак, ты подслушивала Тьерри, когда он разговаривал с ними?
– Ты будешь сильно зол, если я отвечу утвердительно?
– Тринити!
Я вздохнула:
– Да, подслушивала. Зейн увидел меня и пошел следом на улицу. Вот почему мы разговаривали.
– Что ты слышала?
– Они прибыли за подкреплением. Что-то происходит в Вашингтоне.
– Что именно?
– Они сказали, что-то убивает демонов и Стражей, и они не думают, что это другой демон, – объяснила я. – Подозреваю, они хотели немедленно уйти с подкреплением, но Тьерри заставляет их остаться на Акколаду.
– Что-то, но не демон, убивает Стражей?
– Ага.
– В этом нет никакого смысла.
– Ага, – повторила я. – Но, может быть, все так и есть, знаешь? Какой-то большой злодей убивает Стражей. Возможно, нас призовут.
Он нахмурился, глядя на меня:
– Не знаю…
Да, я тоже сомневалась в этом, но в какой-то момент нас должны будут призвать. Мы уйдем отсюда. Вместе. Мы уйдем, чтобы сражаться. Я пожала плечами.
– В любом случае, похоже, они могут пробыть здесь неделю.
Миша несколько мгновений молчал.
– Я хочу, чтобы ты оставалась в доме, пока они не уедут.
– Ты серьезно? – воскликнула я, когда мы пересекали подъездную дорожку. Включились прожекторы, предупредив о нашем присутствии; их яркий свет заставил меня вздрогнуть. – Я не могу оставаться в доме, пока они здесь!
– Ты что, забыла, почему у нас нет посетителей? Или ты просто безрассудная эгоистка?
– А есть третий вариант?
Миша остановился перед широкими ступенями освещенного крыльца. Он смотрел на меня сверху вниз, кончики его пальцев касались моих щек, заставляя мой взгляд сосредоточиться на нем.
– Ты можешь просто сделать это?
Меня пронзило разочарование:
– Я не могу просто оставаться в доме, Миша.
На его лице появилось раздражение:
– Это всего на неделю. И то если они действительно пробудут здесь так долго.
– Неделя – это целая вечность.
– Пара дней в доме, где есть практически все, чтобы занять себя, – это не вечность, ты, непослушный ребенок, – сказал Миша, опуская руки. – Ты можешь сидеть, есть и смотреть телешоу вместо тренировок.
– Я не хочу просто сидеть сложа руки. Это заставит меня сделать что-нибудь совершенно безответственное и безрассудное.
– Неужели?
– Эй! Я знаю свои пределы.
– Ты же знаешь, что большинство людей были бы счастливы закончить учебу и просто расслабиться.
– Я не такая, как большинство людей.
Наши занятия закончились в середине мая, так что мы с Мишей перешли от тренировок по четыре часа в день примерно к восьми. Это означало, что мне было невероятно скучно еще около десяти часов.
Он проигнорировал мое очень веское замечание:
– Ты могла бы отнестись к этому как к отдыху.
– Отдыху от чего именно? – огрызнулась я, теперь уже вне себя от раздражения. – Чем я таким занимаюсь, от чего мне нужно отдыхать?
– Трин, – вздохнул Миша.
– Не говори со мной так, Миша. Ты можешь покинуть эту общину, когда тебе заблагорассудится…
– Это не так, и ты это знаешь, – от злости челюсти Миши сжались. – Если думаешь, что у меня есть свобода, в то время как у тебя ее нет, то ты несправедлива.
Чувство вины зародилось в глубине моего живота, быстро сменившись слишком горьким укусом сердечной боли. Он был прав: я вела себя как ребенок. Не похоже, что Тьерри предоставил ему выбор, объединив со мной, прежде чем хотя бы один из нас понял, что это на самом деле значит…
Я резко втянула воздух, уставившись на мальчика, с которым выросла. Мальчик, за которым я наблюдала, превратился в молодого человека. Впервые что-то внутри поразило меня с такой силой, будто врезался грузовик.
– Ты хочешь этого? – прошептала я.
Его брови сошлись вместе:
– Хочу чего?
– Нас, – сказала я. – Быть связанным со мной. Такую жизнь.
Понимание промелькнуло на его лице:
– Трин…
Я обхватила его руки:
– Будь честен со мной, Миша. Знаю, мы ничего не можем изменить. Все уже сделано, но я… мне просто нужно знать.
Он молчал. И чем дольше длилось молчание, тем сильнее колотилось мое сердце.
– Это то, для чего меня растили, Трин. Это все, что я знаю. И, как ты сказала, мы ничего не можем изменить.