Шторм и ярость

Арментроут Дженнифер Ли

Чувствуя слабость, я отвела взгляд и отпустила его руки:

– Это не то же самое, что хотеть этого.

Миша отвернулся, и я увидела, как он запустил руку в свои непослушные кудри. Он ненавидел их, а я всегда считала очаровательными. Когда Миша посмотрел на дом, в котором мы оба жили, дом, где наши спальни были разделены всего парой стен, мне вдруг захотелось… плакать.

Возможно, дело было в днях месяца, потому что я никогда не плакала.

Но нет.

Жжение в задней части горла появилось, потому что я провела почти всю свою жизнь рядом

с Мишей и мы были неразрывно связаны друг с другом. Я не задумывалась о том, как он может относиться ко всему этому.

Иногда эта мысль проскальзывала, но поверхностно.

– Я эгоистка, – прошептала я.

Голова Миши резко повернулась в мою сторону:

– В любое другое время я бы оценил это редкое чувство самосознания и не задавал бы вопросов, но… Почему ты так думаешь?

Моя нижняя губа задрожала:

– Потому что я никогда не понимала, что ты можешь этого не хотеть.

– Трин, хватит, – Миша снова был передо мной, его руки лежали на моих плечах. – Я действительно хочу этого. Для меня большая честь быть твоим Защитником.

– Правда? – я хрипло рассмеялась. – Потому что я не…

– Это большая честь, – повторил он, сжимая мои плечи, и тяжесть его рук была успокаивающей и в то же время удушающей. – И я действительно имею в виду именно это. Кто ты такая? Что это значит для меня – быть избранным и находиться рядом с тобой? Это высшая честь.

Он говорил так, будто действительно так считал, и я верила. Но мне было больно, особенно сейчас, когда я ничего так не хотела, как быть той, кем притворялась.

Миша притянул меня к своей груди, и я поддалась, свободно обхватив его руками за талию, когда он обнял меня за плечи. Будучи помладше, я радовалась этим объятиям больше, чем могла себе представить. И даже став взрослее – всегда находила в них утешение. Но сейчас?

Сейчас мне было больно.

Миша долго молчал.

– Я вел себя глупо, предложив тебе спрятаться в доме. В конечном итоге ты бы сожгла его дотла или что-то в этом духе.

Я выдавила ухмылку.

– Но все же ты можешь кое-что сделать для меня? – спросил он, и я кивнула ему в грудь. – Ты можешь держаться подальше от Зейна?

Это было неожиданно.

Отстранившись, я уставилась на Мишу:

– Не то чтобы я стремилась навсегда стать его лучшим другом или что-то в этом роде. Но что в этом такого?

– Я… кое-что слышал о нем, – ответил Миша, опуская руки. – Он мерзавец, Трин. Зейн не тот, с кем бы ты хотела быть рядом.

Глава 4

Я послушалась и осталась в своей комнате, как хорошая маленькая Тринити. Даже несмотря на то, что Миша ушел сразу после того, как проводил меня до спальни. Последние события меня сильно вымотали, и я засиделась допоздна, ожидая его возвращения. Однако Миша не вернулся, и я подумала, что он столкнулся с Джадой или ее парнем Таем.

Итак, я осталась одна, а это значило, что пришло время размышлений. И я подумала, что… Возможно, я должна извиниться перед Зейном.

Он не

хватал меня прошлой ночью и, быть может, окликнул меня, а я просто не услышала. Вполне вероятно, моя реакция была немного импульсивной.

Наверное, мне следует извиниться, когда (вернее, если) я увижу его снова. Не то чтобы я собиралась его искать. Если Миша сказал, что Зейн мерзавец, значит, так оно и есть.

С другой стороны, я умирала от любопытства, почему именно Зейн был таким большим табу.

Мне было так скучно.

Закатив глаза, я бросила зубную щетку в держатель, затем взглянула на свое отражение. Тонкие пряди влажных волос прилипли к щекам, когда я взяла очки с раковины и надела их.

Проковыляв к кровати, я плюхнулась на спину и уставилась на мерцающие звезды, разбросанные по потолку. Сейчас, днем, они были едва заметны. Очки сползли на переносицу.

Ну, хоть «Нетфликс» только что выпустил «Принца из Беверли-Хиллз», а там около шести сезонов наслаждения Уиллом Смитом…

Когда я перевернулась на бок, мой взгляд упал на фотографию в рамке на прикроватной тумбочке и старую, потрепанную книгу, которая лежала рядом. На фотографии, сделанной два года назад, были мы с мамой. 20 мая. Мой шестнадцатый день рождения. Снимок был всего лишь кляксой, но я помнила, как она выглядит, сердцем.

Фотографию сделал Тьерри днем в Яме. Мы с мамой сидели на каменной скамейке, моя щека покоилась на ее плече, и в моих руках была розовая машинка Барби. Я в шутку попросила ее в качестве подарка на свой день рождения. В шутку по двум причинам: ни у кого в общине не было машин. Все ходили… или летали. И я бы никогда не села за руль. У меня не хватало на это глазных яблок. Но мама есть мама, и она подарила мне машину в качестве одного из подарков.

Это было… так похоже на нее.

Книга тоже принадлежала маме. Ее любимая. Старое издание в мягкой обложке конца 80-х с обнимающейся парой: женщина с тоской смотрела на мужчину. «Пылающие сердца» Джоанны Линдсей. Мама была большой поклонницей исторических романов и читала эту книгу сотни раз.

Я прочитала по меньшей мере дюжину раз, прежде чем шрифт стал для меня слишком мелким, чтобы я могла прочесть его даже в очках.

Боже, я скучала по чтению, потому что в некотором роде оно заставляло меня чувствовать себя ближе к маме. Я загрузила электронную версию книги на свой айпад, но это было не то же самое, что держать бумажный вариант.

Это никогда не было похоже.

Сев, я поправила очки. Изображения на экране телевизора были в основном размытыми даже после того, как Тьерри модернизировал его с тридцатидюймового до пятидесятидюймового. Я взяла пульт.

– Кто эти незнакомые задницы в Большом Зале? Одна из них только что переехала в мою спальню, Тринити. В мою спальню!

Я подскочила от этого вопроса, уронив пульт на кровать, когда Арахис вошел в дверь моей спальни – мою закрытую дверь спальни.