Штормовое предупреждение
Шрифт:
Криминалисты свою работу закончили, отпечатки пальцев, волосы, следы обуви зафиксированы, как в доме, так и вокруг него. Прежде чем они распрощались после вскрытия, Ларсен вручил ей связку ключей к новому замку и разрешил доступ.
“Мы свое дело сделали, теперь твой черед, вдруг что-нибудь найдешь. Knock yourself out!” [6] – сказал он.
Спасибочки, думает она сейчас, копнув мыском ботинка кучу рекламных листовок. Чтобы собрать и каталогизировать все это барахло, нужны помощники. И без подкрепления из центра, черт побери, никак не обойтись.
6
Здесь: действуй! (англ.)
Карен знает, что несправедлива. Турстейн Бюле превосходно знает здешние обстоятельства, без него они вообще будут топтаться на месте, кто бы ни приехал из центра, чтобы подключиться к расследованию. Бюле все время старался помочь, мало того, пригласил ее к себе домой. С покаянной улыбкой она оборачивается к коллеге:
– Пожалуй, тянуть не стоит. Приступим?
Бюле кивает, но не двигается с места, нерешительно озираясь по сторонам.
– Для начала быстро все просмотрим, вдруг что найдем, а детальный перечень составим позднее, – продолжает Карен.
– Вообще-то можно заранее предположить, что ничего интересного мы в этом разгроме не найдем, – говорит Бюле. – Ведь как раз интересное наверняка унесли.
– Так-то оно так. Но может обнаружиться что-нибудь, косвенно указывающее на некий любопытный момент в жизни Стууба. У Ларсена возникло ощущение, что все это искусственно. А вы как думаете?
Бюле садится на темно-коричневый диван, нагибается, наугад поднимает с полу кучу бумаг.
– Может быть. Трудно сказать.
Разумеется, думает Карен.
В молчании они начинают поиски неведомо чего. Бумаги, счета, письма. Поднимают их, читают, просматривают, откладывают в сторону.
– А тайник они проверили, как вы думаете? – немного погодя спрашивает Бюле.
Карен поднимает взгляд от кипы счетов, недоуменно глядит на него.
– Тайник?
– Ну да, секретный шкафчик или ящик, что-нибудь в этом роде. В таких старых домах всегда где-нибудь есть тайник, чаще всего на кухне. Или у вас на Хеймё так не принято?
В голове у Карен брезжит смутное детское воспоминание: кузены показали ей кое-что за передней панелью в теткиной кухне. Тайный, запретный клад, который Финн с заговорщицкой серьезностью показывал ей, меж тем как Одд и Эйнар стояли у двери на стреме. Ничего не трогая, Финн позволил ей взглянуть на припрятанные сокровища: коричневый конверт, пачку денег, перехваченную толстой красной резинкой, пару золотых сережек и несколько колец. Карен вся дрожала от напряжения, замирая от восторга, что ее посвятили в тайну, и вместе с тем понимала, что им здорово достанется, если тетя Ингеборг узнает, чем они тут занимались.
Один-единственный раз она видела этот тайник с сокровищами. И ей даже в голову не приходило, что такое же диковинное укрытие могло существовать во многих домах.
– Нет, насколько я знаю, – отвечает она. – Вы имеете в виду, что на Ноорё тайники есть у всех?
Бюле смеется.
– Не
Как и южанину-криминалисту, думает Карен.
Прошло десять минут – Бюле простучал стены и половицы, прощупал переднюю панель, открыл шкафы, тоже прощупал, сравнил внутренние и внешние размеры, а Карен, сидя на кухонном стуле, завороженно следила за его манипуляциями.
Он оборачивается к ней, вздыхает:
– Увы, я обещал слишком много. Либо тайника нет, либо он чертовски хорошо запрятан.
Впервые Карен слышит от Турстейна Бюле бранное слово и чувствует, как руки бессильно опускаются. Во время встречи со священником, Эрлингом Арве, она поняла, что Бюле не только коллега, у которого ради сотрудничества с местной полицией необходимо поддерживать доброе настроение, но еще и усердный прихожанин. Утомительно постоянно быть приятным, постоянно держать язык на привязи, сдерживаться, когда страсть как охота чертыхнуться. В следующий миг ей уже не до размышлений.
Турстейн Бюле стал на четвереньки перед большим дубовым шкафом с тарелками и стаканами. Он уже один раз обыскал его, но сейчас подсовывает пальцы под широкий цоколь и дергает.
– Бинго!
Весь дециметровый цоколь выдвигается вперед, открывая что-то вроде противня или неглубокого ящика. Карен встает так поспешно, что резкая боль пронзает колено, бежит по бедру к паху. Вместе они заглядывают в тайник Фредрика Стууба.
Несколько секунд слышно только тиканье стенных часов над обеденным столом, потом Карен нарушает молчание:
– Ничего не трогайте. – Она кладет руку на плечо Бюле. – Можете принести из машины пакет для улик? Возьмите большой.
Она достает из кармана пластиковые перчатки и осторожно вынимает из тайника портативный компьютер.
17
Может, позвонить сперва? – думает она. Сказать, что она на Ноорё, и спросить разрешения заехать. Но решает, что не стоит. Предупредишь – и тетка неизбежно почтет своим долгом устроить пирушку. Наверняка бросится к телефону и обзвонит всю родню Карен: кузенов, их детей, троюродных братьев, а глядишь, еще и их жен и детей. Но не заехать к Ингеборг и Ларсу нельзя, не отвертишься. Ведь они обязательно узнают, что она здесь, на острове, и никогда ей не простят, если она их не навестит.
Впрочем, сказать по правде, после стольких лет ей хочется снова повидать их и усадьбу. Что ни говори, там прошла значительная часть ее детства.
И, вероятно, как раз оттого, что она не бывала здесь много лет, воспоминания законсервированы, словно в банках с формалином. Она может доставать эти банки и смотреть на них. Поворачивать так и этак, и содержимое ничуть не меняется. В памяти все в точности такое, каким было когда-то.
Овцы, обычные серые и ее любимицы, черно-белые, с мягкой курчавой шерстью. Ягнята, которых она помогала кормить из бутылочки; всегда ведь какая-нибудь овца погибала при окоте, всегда кто-нибудь из кузенов находил на выгоне тощего сиротку, едва не околевшего с голоду.