Штрафники штурмуют Берлин. «Погребальный костер III Рейха»
Шрифт:
Рядом, с таким же успехом, пытался прийти в себя Клоберданц.
– Быстрее! Быстрее! – подстегнул их суровый окрик гауптвахмистра, который уже успел отдалиться на добрый десяток метров.
Напряженная атмосфера страха, которой было пропитано все вокруг, быстро привела Отто Хагена в норму. Он нагнал Пфлюгера, на бегу оправляя шинель и сдвигая подсумки, слишком сбившиеся вперед на поясном ремне.
Рев самолетов стал как будто утихать, но ухающая канонада взрывов, сотрясавших город, не смолкала. Следуя за гауптвахмистром, они быстро достигли первого перекрестка.
В сквозной проем изогнутой улочки проглядывалось яркое зарево пламени, которое бушевало в оконных проемах и проломах разрушенных крыш трех соседних зданий. У центрального дома фасадная стена была напрочь разрушена, и дом стоял, как человек с содранной кожей, у которого все сухожилия, мышцы и кости выперли наружу, зияя в задымленную улицу внутренностями своих трех этажей и комнат.
Когда они почти пересекли пространство перекрестка, ухо Отто уловило характерный, стремительно нарастающий свист, который тут же оборвался взрывом, окутавшим шапкой огня и дыма островерхую крышу здания, стоявшего напротив домов, охваченных пожаром. Крыша тяжело осела внутрь, взметнув кверху целый всполох огня и дыма.
XXXI
Теперь источник неумолкающего гула определился. Похоже, что по городу работала крупнокалиберная вражеская артиллерия. Самолеты русских ушли, но их сменили дальнобойные орудия, которые вели ни на минуту не утихающий, массированный артобстрел жилых кварталов.
Неужели им уже удалось сломить сопротивление оборонительной линии и подавить огневые точки зенитных и артиллерийских расчетов, расположившихся на подступах к пригороду?
Об этом можно было только догадываться. Но, судя по тому, как снаряды русских хозяйничали в кварталах, дело принимало совсем плохой оборот.
Гауптвахмистр несколько раз пытался выяснить у встреченных по пути армейских, где находится госпиталь. Те или не реагировали вовсе, попросту не слыша его, или молча отмахивались. На перекрестке они натолкнулись на офицера, в полевой куртке с зеленоватым оттенком «фельд-грау», который с внушительной, вооруженной винтовками и фаустпатронами, группой из человек двадцати бегом направлялся по улочке в сторону горящих зданий.
– Герр лейтенант! – окликнул его гауптвахмистр, каким-то образом сразу распознав его знаки отличия. – В какой стороне здесь госпиталь?
– Могу вам сказать только, откуда наступают русские… – приветливо ответил офицер, замедляя шаг.
Хаген, приблизившись, разглядел у офицера нашитые на воротник петлицы, окантованные зеленым цветом. На правый рукав его куртки была нашита повязка с надписью, начертанной готическим шрифтом, разобрать которую Отто не смог. Остальные, входившие в группу, были одеты в гражданскую одежду.
Говорил лейтенант с какой-то воспаленной, едва ли не восторженной, приподнятостью. Как будто опаздывал на бал, где должен был увидеться с возлюбленной. По его словам, иваны после массированной авиационной бомбардировки и затяжного артиллерийского обстрела прорвали линию обороны в двух километрах севернее.
–
Сообщая это, лейтенант все время размахивал левой рукой, указывая ею в сторону горящих у глубине улочки зданий. Видимо, там находился тот самый север.
XXXII
На вид ему было лет двадцать пять. Офицер еще несколько раз оживленным тоном проговорил про наступающих русских. Как он сообщил, сам он являлся командиром взвода стрелкового батальона дивизии «Маттершток».
Батальон, в котором лейтенант был взводным, неделю назад был практически полностью уничтожен вражескими танками под Носсдорфом, в нескольких километрах от реки Нейсе.
– Мы находились в резерве и даже не успели толком вступить в бой… – с досадой, скороговоркой выпалил лейтенант. – Я чудом выжил… И даже царапины не получил… Вот досада…
На лице лейтенанта отразилась целая гамма сильнейших переживаний. Похоже, его поедом грызло неизбывное чувство вины перед погибшими и ранеными сослуживцами по батальону.
– Теперь жду не дождусь момента, когда, наконец, смогу поквитаться с иванами за погибших товарищей… – с той же восторженной злостью продолжил командир.
Гауптвахмистр тщетно пытался выяснить у него и его подчиненных насчет госпиталя. Лейтенант словно не слышал Пфлюгера, торопясь высказать то, что бурлило внутри него.
Когда лейтенант выговаривал это лихорадочной скоростью, его глаза блестели, а вся его фигура выказывала крайнюю степень нетерпения. Уже на ходу, догоняя свою группу, он выкрикнул, что теперь он значится в полку фольксгренадиров и его откомандировали командовать взводом ополченцев.
– Теперь мне без разницы. Пусть будет «фолькс-штурм»… – крикнул он, указывая на своих подопечных. – Кстати, герр гауптвахмистр…
Лейтенант откашлялся, поперхнувшись слюной. Уж очень он торопился искупить свою несуществующую вину.
– Простите, герр гауптвахмистр… Зачем вам нужен госпиталь? Мне нужны настоящие солдаты… Вы сами понимаете, что от этих мальчишек и гражданских толку мало…
Для Отто стало ясно, почему все в группе были одеты в гражданские пальто и куртки, а трое, с фауст-патронами в руках, выглядели совсем мальчишками, не старше четырнадцати лет.
XXXIII
Лейтенант выжидательно посмотрел на Пфлюгера, потом на Отто и Клоберданца. Отто прекрасно понял, о чем идет речь. Лейтенант предлагал им присоединиться к взводу «фольксштурма». Хаген глянул на Клоберданца, потом на гауптвахмистра. Он был двумя руками за.
Ему надоело чувствовать себя в роли зайца, за которым неотстпуно гонятся гончие. Надоело все время оглядываться, трусливо вздрагивая при каждом разрыве авиабомбы и снаряда. Солдат должен видеть своего противника и встречать его лицом к лицу, на своей боевой позиции.