Штрафники

Свирский Григорий Цезаревич

– На бурята. А что?

Нет, я еще не думал тогда, что это давняя, со сталинских лет, политика Москвы. Как и политика всех диктаторов со времен римской империи - "divide at emperе" (разделяй и властвуй). Объяснил себе "странности" бессмысленного стравливания людей давним присловьем: " Главная беда России - дураки и дороги..."

Не сразу начал приближаться к осознанию того, что партийные вельможи, портреты которых по праздникам на всех углах, последовательно, много лет подряд, готовят Советский Союз к развалу...

Нелегко

было признать, принять эту страшную догадку человеку, который защищал Россию, в самые тяжелые годы, с оружием в руках. И лишь чудом не погиб...

Когда же, наконец, я решился поделился своими мыслями с писателями, на одном из наших сборищ, началось такое, и продолжалось оно столько лет, что ни в сказке сказать, ни пером описать... (Того, кого интересуют детали государственного изуверства, могут прочесть их в моем романе "Заложники", вышедшем в конце 70-х на всех главных европейских языках).

5. "ПОБЕГ" в ТУРЦИЮ...

Душевная, под винными парАми, беседа с пограничным майором, как-то по человечески сблизила нас и, в завершении, я решился задать ему свой самый сокровенный вопрос: а на какой черт они существуют тут, пограничники? Разве профессиональный шпион полезет на их минные поля и снайперские пули? В век массового туризма и спутников-шпионов...

– То-то вы на всех заставах убиваете время шагистикой да развели огороды и свинарники. Как-то надо оправдать свое существование - вот и подняли вселенский шум вокруг злодея в "белой рубашке "!

Начальник допил свою водку и уложил меня спать. Пробудился я оттого, что меня сильно тормошат. Продрал глаза, взглянул на часы. Три часа ночи. И снова голову на подушку.

– Вставайте, - шепчет.

– Зачем?

– Бежать!

– Куда?

– В Турцию!..

Я уставился на него изумленно, а он говорит почти с обидой, что все устроено, округ знает, Москва дала "добро"... Я начал тихо трезветь. Вспомнил, что существует в пограничных войсках так называемый институт "условных нарушителей". Приезжает на заставу какой-либо полковник из округа, надевает ватник потолще и "бежит" через границу. Проверка.

Обиделся, значит, начальник на мои слова - мол, зря они хлеб жуют. Не показать ли "дорогому писателю", какова их служба, чтоб он больше своих дурацких вопросов не задавал. Позвонил в Округ, а те в Москву, и Столица разрешила пустить писателя Григория Свирского "условным нарушителем". Пусть понюхает границу.

– А солдаты знают, что я... это... только до погранстолба?
– спросил я дрогнувшим голосом.

– Что вы! Какая же это будет проверка!

Я поежился. Непривычное дело в Турцию бегать.

– Слушайте, а пограничники вооружены?

– А как же! У каждого автомат Калашникова. С полным боекомплектом.

– А они меня... не того, а?

– Нет, что вы! Пограничник, если обнаружит вас, вначале должен крикнуть: "Стой!" Правда, один

раз. А уж потом... У вас слух хороший?

Я понял, что меня не спасет ничто. Если не побегу, все погранвойска СССР будут смеяться целый год. Я брошу тень сразу и на Союз писателей, и на москвичей, и на еврейский народ. Ну, и ночка...

И я решился...

Майор довел меня до "поющего" забора, четырехметровой высоты, через который нельзя перепрыгнуть даже с шестом ("не раз пытались," заметил майор). Открыл своим ключем дверь в калитке ("чтоб не подымать всю заставу в ружье!") и вывел к реке. Пахнуло речной свежестью и откуда-то гнильцой...

Затем показал жестом на тропу, вытоптанную солдатскими сапогами. Напутствовал деловито: чтоб бежал в Турцию только по ней. Ни дай Бог уклониться в сторону!..

Я пригляделся. Какая ни ночь, а тропа угадывается, чуть белеет...

И тут я взбунтовался.

– Слушайте, майор, что за детские игры?!. Я побегу, а у реки, вы хорошо знаете это, лежит ваш дозор, который крикнет мне: "Стой, дурак ненормальный!" И вся игра...

Майор улыбнулся: - Даю Вам честное слово офицера, что и справа и слева от вас в полуторе километра нет ни одного солдата.

– А до реки пятьдесят метров. Я же убегу...

– Ну, так вперед!

И я побежал... Еше бы один прыжок, и я был бы в воде... И тут услышал в прибрежной осоке шуршание. Все более явственное. Шорох нарастал...

Из густых зарослей вдруг выскочила на меня огромная, как лошадь, овчарка. Она присела на задние лапы для прыжка, оскалилась.

Моя твердая уверенность в том, что, какие бы эксперименты с гостем не проводили, растерзать его все же не дадут, на мгновенье пошатнулась.

"Как они вывернутся?"- мелькнуло у меня.

Тут из-за моей спины выскочил старшина заставы и раскинул между мной и разъяренной псиной плащ-палатку. Она запуталась в ней, стала ее рвать когтями.

Появился из кромешной тьмы и майор объявил четким командным языком старшине благодарность за работу. Объяснил мне, запирая на обратном пути, в "поющем" заборе, калитку, что я задел ногой на бегу один или несколько невидимых в траве сигнальных проводков, и перед умным тренированным псом зажегся тревожный сигнал.

– Красная лапочка?

– Собака - не живописец. Она цветов не различает. Зажегся левый огонь - мчит налево, зажегся правый - направо... Вы сами подали ей сигнал...

Утром познакомился со страшноватой овчаркой, которая работала, как объяснил майор, по "чешскому способу", без людей.

"Акбар", так ее звали, вообще-то "псина" добрейшая, - сказал солдат-собаковод.
– На нем майорские дети катаются. Но служба есть служба... А уж если входит в питомник сам начальник заставы, Акбар вообще начинает зубами клетку рвать - лютость изображать. "Кормят-то нас за злобность", - заметил солдат с усмешкой..