Штундист Павел Руденко
Шрифт:
вслед. Ему нужно было свой товар продать, да и за Лукьяном не мешало" присмотреть, потому
не ровен час.
Павел охотно дал коня и наказал Демьяну дать ему знать, как только они вернутся.
Лукьян обещал быть дома непременно в субботу, чтобы не пропустить воскресного
моления. Но на воскресном собрании не было ни Лукьяна, ни племянника. Они не вернулись и в
понедельник. Демьян привел коня только во вторник вечером и сказал, что они с Лукьяном
вернулись, но что с ними случилось
увели конокрады, так что, если бы не Демьян с подводой, старик неизвестно как бы и домой
вернулся.
Ульяна только руками всплеснула.
Демьян не казался, однако, особенно огорченным. В его топорной фигуре было, напротив,
что-то ликующее.
– Приходи непременно завтра, – сказал он Павлу. – Сам звал. Такие, братец мой, дела, что и
сказать невозможно. Вот приходи, он сам тебе все расскажет.
Глава V
Павел выбрался спозаранку. День был ясный, безоблачный. Ласточки реяли высоко в
воздухе, предвещая сильный зной. Но когда Павел вышел из дому, было еще свежо. Луг еще
сверкал росою, и узенькая тропинка была влажна. Он хотел застать Лукьяна одного и
переговорить с ним хорошенько о своем деле.
Лукьянова изба была на отлете и из ближних к Маковеевке. Пройдя ложбину, Павел
быстрым шагом поднялся на пригорок и тотчас увидел белую хатку с большим огородом, и
правильный ряд серых ульев, и самого Лукьяна в бабьей кацавейке и широких портах,
копавшегося между ульями. Павел отворил калитку и, войдя в огород, стал несколько поодаль и
начал смотреть, не решаясь подойти близко к жужжащим роям. Лукьян вынимал соты, слегка
подкуривая пчел куском зажженной пакли. Рои пчел, оторванных от работы, растерянно
кружились по воздуху и уныло жужжали, точно жалуясь на такое нарушение своего
спокойствия и грабительство. Но хотя Лукьян был без сетки, с голыми руками и босой, они не
кусали его, признавая в нем хозяина-друга.
– Чего воете? останется и вам, – проговорил Лукьян, точно те понимали человеческий язык.
Он оглянул черешню, на которой примостились густым клубом его летучие работники, и
тут только заметил Павла. Его кроткие карие глаза и все его морщинистое маленькое лицо как-
то осветилось, – до того радушна и ласкова была улыбка, какой он встретил гостя.
– Здравствуй, брат! – сказал он, произнося последнее слово не скороговоркой, как это
обыкновенно делается, а особенно внятно и выразительно. – Хорошо, что пришел. Мне тебе
нужно много рассказать. Оттого-то я и послал за тобой.
– Я бы и сам пришел, – сказал Павел. – Мне тебя вот как нужно.
Он сделал жест
– А что? разве что у нас случилось? – с испугом спросил Лукьян.
– Нет, ничего. Я так, по своему делу, – пояснил Павел.
– Хорошо, я сейчас, – сказал Лукьян, привыкший быть общим советчиком. – Вот только
выйму соты.
Он отворил дверцу и, отломив опытной рукой несколько сотов, положил их в большой
горшок, который был уже наполнен сотами из других ульев.
– Ну вот, готово. Пойдем в избу, отведаем. Моя первая выемка в этом году.
Они направились к избе. С дюжину пчел-собственниц полетело за ним следом и,
наткнувшись на Павла, несколько штук набросилось на него.
– Пошли, пошли, глупые! – унимал их Лукьян, обмахивая Павла шапкой.
Пчелы отстали, но продолжали лететь за ними следом.
– Вот малая тварь, а много взыскал ее Господь своей мудростью, – проговорил Лукьян
задумчиво. – Подчас диву даешься, откуда что берется. И человека знает. Чужого от своего
всегда отличит. А что, не укусили тебя? – спросил он заботливо.
– Нет, не укусили.
– Ну, так значит, из тебя пчеловод будет. Тебя пчела полюбит. Она даром что мала, а умеет
человека от человека отличать. Душевное дело пчелу водить. Приятная тварь, – сказал он
любовно.
Они были уже в избе, которая была и меньше и на вид беднее, чем Павлова. Стены были
совершенно голые. Стол был простой, сосновый, а кухонная посуда вся состояла из нескольких
глиняных горшков. Но желтый глиняный пол был чисто выметен, и на столе не было ни
соринки. Бедность не колола глаз, хотя с первою взгляда видно было, что Лукьян – бедный,
нехозяйственный мужик. Зато в переднем углу, в том месте, где прежде были иконы, стояла
целая полочка книг, каких не было даже у попа. У печки, на длинной гибкой жерди, висела
люлька, завешенная платком, которую качала босой ногой круглолицая бабенка с коротким
вздернутым носом и густыми черными бровями, придававшими ей угрюмый вид. Это была
Лукьянова сноха, жена племянника Демьяна, с которым он жил после смерти жены.
Она встала и поздоровалась с гостем.
– Вот, Параска, молодые соты. Снеси, будь ласкова, в камору в новый бочонок. Да как
управишься, нам кусок принеси попробовать. А за ребенком я пока присмотрю.
Он снял свой странный наряд, положил его вместе с шапкой на полку и сел рядом с
Павлом.
– Ну, в чем же твоя туга? – спросил он, когда они остались одни.
Павел не знал, как приступить, и замялся ответом. Лукьян не стал ждать и заговорил сам.
– Вот на ярмарке был, мед и воск продал, и на дело божие потрудиться довелось. Да такой