Штурм Бахмута. Позывной «Констебль»
Шрифт:
«Бобо» и «Ворд» внесли в блиндаж «Цистита» с окровавленной повязкой на шее. Следом за ними зашли возбужденные «Калф» и «Сверкай».
– Нас расхуярили! – быстро, глотая окончания тараторил «Калф».
– Ты чего? – не понимал я. – Кого расхуярили?
– Нас всех! Всех убили!
– Там «полька»… «полька» долбила по нам, – начал поддакивать ему «Сверкай».
Их глаза были расширены, и казалось, что зрачки занимали всю радужную оболочку глаза. «Калф» был как загипнотизированный – повторял одно и то же: «Все погибли! Все погибли!».
Я со всего размаха
– Что ты несешь? – заорал я. – Оружие твое где?
– Не знаю… – промямлил он.
– Мне «Айболит» только что доложил, что они сблизились с украинцами, и по ним идет плотный огонь, – я поднял его за бронежилет и заорал. – Иди ищи свой пулемет и без него не возвращайся!
Рядом «Бобо», аккуратно разжимал пальцы на руке «Сверкана», в которой он сжимал гранату без чеки.
– Тыхо, дарагой. Стой на мэсте.
Он вытащил гранату и вставил чеку на место.
– Встать оба!
Они медленно поднялись.
– Вы оба трусы! Пошли и нашли свое оружие! Без него лучше сюда не возвращайтесь! – жестко крикнул я.
Все напряжение, которое скопилось у меня за это время, выплеснулось на них. «Сверкан» покраснел и потянул «Калфа» к выходу. Он служил в 2004-м в Чечне, в ГРУшной бригаде.
Я был уверен, что он опытный боец, на которого я могу положиться. Но страх победил их в первом же бою.
– Прости командир, – раздался слабый голос «Цистита». – Я не мог… ранило.
– Все хорошо. Лежи спокойно.
Вид «Цистита» погасил часть моего гнева:
– Сейчас все сделаем и поедешь на эвакуацию.
Он закрыл глаза. «Бобо» что-то говорил ему на таджикском, и он кивал головой. Я осмотрел окровавленную повязку. Ему не вставили в рану гемостатический бинт, и кровь продолжала течь из раны. Мы разрезали старую повязку и осмотрели ее. Рваные края раны и сочащаяся оттуда кровь не давали разглядеть повреждение. Джура был не сильно большого роста, а сейчас он совсем скукожился и стал похож на подростка. Я напихал в рану как можно больше гемостатического бинта и туго забинтовал ему шею. Пока мы оказывали первую помощь, он бледнел и все меньше реагировал на происходящее. Кровь залила мне все руки, намочила рукава куртки и бронежилет.
– Джура? Джура!
Я тряс я его, но он еле слышно стонал и, в итоге, отключился.
– Тащите его к медикам!
«Цистит», который был выносливее мула, умирал на моих глазах. И у меня не было возможности спасти его.
«Зачем я вообще разрешил ему быть пулеметчиком? Такие люди не должны воевать и умирать! – мысли скакали в голове и натыкались на неизбежную правду войны: «Здесь все равны и нет любимчиков. Война – это хаос и никто, ни от чего не застрахован».
Я сидел на рации и каждые пять минут разговаривал с Женей, координируя их действия.
– Кофе будешь, «Констебль»? – спросил меня «Абакан».
Он нашел воду, вскипятил ее в кружке и засыпал туда несколько пачек растворимого кофе. Я пил его и курил сигарету за сигаретой. Мне казалось, что у Жени и его группы ничего не получится. Я
В итоге, он с бойцами откатился назад, перегруппировался, и они разделилась по трое. Первая тройка, пользуясь темнотой, тихо поползла вперед. Две остальные прикрывали их огнем, создавая впечатление позиционного боя. Периодически один из бойцов отрабатывал по украинцам из гранатомета. В ответ ВСУшники стреляли из пулемета.
– Сдавайтесь, пидоры! – кричали украинцы.
– Сами вы пидоры! – кричали в ответ наши и продолжали стрелять, отвлекая противника.
В кромешной тьме Женя и три его бойца потихоньку подползли к окопам противника, максимально сблизившись с ними. Ему, как командиру, приходилось подгонять застывающих и перепуганных бойцов, которые впервые в своей жизни участвовали в настоящем бое, под шквальным огнем. И хотя Женины бойцы были простыми ребятами, закаленными жесткими условиями российских тюрем и зон, в критической ситуации решающее значение имели характер и способность пересилить страх – дух идти до победного конца. Побеждал тот, кто передавливал противника духом.
– «Констебль» – «Айболиту».
– На связи «Констебль»… – с волнением в голосе ответил я Жене, ожидая плохих новостей.
– Позиция наша. У нас один «трехсотый». У противника – четыре «двести». Держим оборону. Нужен боекомплект.
– Молодцы! – вырвалось у меня. – БК поднесем. Зачищайте траншею в обе стороны и минируй подходы.
Я связался с командиром и доложил ему о захвате позиции. Он сухо поблагодарил меня, но в его голосе чувствовалась радость.
Бойцы выволокли из окопов тела погибших украинцев, чтобы не мешали, и положили их у траншеи. Было холодно и мы не боялись, что они начнут разлагаться. Женя занял блиндаж, который, как мы выяснили по документам, изъятым у погибших ВСУшников, принадлежал их командиру. Внутри сооружение было обшито коврами и со вкусом обставлено домашней мебелью. Их командир – капитан по званию – знал толк в уюте и удобствах.
Через час от Жени пришло три бойца, доставив два рюкзака трофеев с медициной и оружием иностранного производства. Там же было несколько украинских пайков, полностью состоящих из иностранных продуктов. На одном из бойцов были одеты прекрасные ботинки «LOWA». На втором я заметил трофейную поясную разгрузку. Она помогала равномерно распределяется по всему телу вес от боеприпасов, параллельно защищая зад бойца. Мои «штрафники» стали переодеваться в законно добытые трофеи. Один из бойцов был ранен и ушел на эвакуацию.
– О! Мародеры пришли, – подшутил я над ними. – Где документы?
Они отдали мне паспорта, военные билеты и гаджеты убитых украинцев.
– Отличная работа, парни.
Одним из бойцов, который принес трофеи, был «Пруток», про которого мне рассказывал Саня «Банур». Они вместе служили в Чечне в одной бригаде. Мне было интересно услышать рассказ о первом штурме из уст очевидцев, и я стал расспрашивать их о подробностях этого боя. Они уже собирались уходить, когда я попросил рассказать их коротко о том, что там было.