Штурм
Шрифт:
Выслушав мои предложения о создании группировки артиллерии и расчеты на подавление огневых средств противника, командарм объявил свое решение: в течение 26 и 27 сентября прорвать главную полосу обороны, а 28-го обеспечить ввод в прорыв конно-механизированной группы.
Решение Захарова поразило нас: два дня на прорыв главной полосы. Мало, очень мало! «Справимся ли?» — с тревогой думал я.
Возвращаясь от командарма в штаб артиллерии, я встретил майора П. К. Бойко. Он был, как всегда, подтянутый, аккуратно одетый, с блестящими новыми золотыми погонами. Представившись, майор доложил, что вместе с ним прибыли восемь выпускников вверенного ему артиллерийского отделения
Вот и сейчас в штабе артиллерии стояли подтянутые, физически крепкие воспитанники армейских фронтовых курсов, закаленные во многих боях и походах. Поздравив их с присвоением офицерских званий и пожелав дальнейших успехов в борьбе с врагом, я спросил об их желаниях и просьбах.
— У нас одно желание — поскорее попасть в свои части и участвовать в боях на Молочной, — хором ответили младшие лейтенанты.
Майор Бойко доложил, что все выпускники, кроме одного, направляются в свои части.
— А младший лейтенант Распоркин?
— Прошу назначить его ко мне курсовым командиром, — ответил майор. — Он самый подготовленный. Я видел его в боях под Громославкой, Нижне-Кумским, Верхне-Кумским, когда отражали натиск танковой группировки Манштейна. Распоркин показал себя молодцом.
Да, то были тяжелые дни. Бойко рассказал о них перед строем. Вот как все произошло.
Манштейн спешил на выручку к окруженной в Сталинграде группировке фон Паулюса. Впереди могучей лавиной шли танки. На направлении главного удара врага нашу артиллерию поставили на прямую наводку. Развернулся и 1095-й армейский пушечный артиллерийский полк под командованием подполковника А. С. Ярошенко. Едва забрезжил рассвет, как с наблюдательного пункта подали команду «К бою по танкам!». Семь раз танки неприятеля атаковали пехотинцев, постепенно приближаясь к позициям тяжелой артиллерии. Но ни один расчет не отошел. Темп огня нарастал: вместо двух выстрелов в минуту хорошо слаженные расчеты давали по три. Метко било по танкам и орудие Распоркина, выводя из строя одну машину за другой.
Но выбывали и наши артиллеристы. Ранен заряжающий. Упал наводчик, сраженный осколком. Орудие замолкло. Распоркин кинулся к панораме, заменил наводчика, и пушка вновь заговорила. И вот вдали взметнулось пламя над танком. Снаряд угодил в цель.
Противник, взбешенный большими потерями, бросил в атаку на артиллерийские позиции свою пехоту. Гитлеровцы двигались с трех сторон, стараясь наверняка и окончательно разделаться с батареей. Пришлось на время прекратить стрельбу из орудий и переключиться на пулеметы. Распоркин давно уже возил на прицепе «максим», прихватив его где-то на обочине фронтовой дороги на всякий случай. И вот этот случай наступил. Укрывшись за бруствером, сержант стал поливать вражескую пехоту свинцовым огнем. Атака неприятеля была отбита…
Молодые офицеры с интересом слушали Бойко. А Распоркин нервничал: он не любил, когда его хвалили. Вот и теперь не вытерпел:
— Товарищ майор, извините, не один я так действовал. Хорошо тогда дрались Ишутин, Еременко, Рыбак, Зайцев. Вот здесь стоят бывшие командиры орудий Иван Гонтарь, Григорий Пономарев. У них гораздо лучше получалось. О них и расскажите.
Слушая младшего лейтенанта Ф. П. Распоркина, я с радостью смотрел на этого коренастого крепыша. Его красивое загорелое лицо нисколько не портили шрамы на виске и щеке.
— А как вы смотрите на то, чтобы вернуться на курсы? — спросил я Распоркина. — Будете там помогать майору Бойко учить людей.
— Что вы, товарищ генерал, какой из меня помощник по учебной части. Очень прошу отпустить в полк. К пушкам тянет.
В словах младшего лейтенанта звучала такая страстная просьба, что я не мог отказать ему.
Позже мы не раз встречались с Распоркиным во время горячих
Взвод Распоркина отличался не только меткостью стрельбы и отличной выучкой расчетов. Солдаты с полуслова понимали замысел своего командира и быстро выполняли его смелые маневры. В районе Ишуни, у озера, на башне Бромзавода гитлеровцы установили несколько пулеметов, которые преградили путь нашей пехоте. После бомбежки и короткого артиллерийского налета немцы перешли в контратаку и потеснили наши стрелковые подразделения. Взвод Распоркина в это время перемещался на новые позиции. Командир не растерялся. Под огнем неприятеля Распоркин приказал снять орудия с передков, быстро изготовил их к бою и обстрелял башню. Наблюдательный пункт, пулеметные точки, обосновавшиеся там, были уничтожены. Благодаря этому наши подразделения восстановили положение.
Геббельсовская пропаганда с весны 1943 года внушала немецким солдатам веру в непреодолимость сверхмощного «Днепровского вала» с твердынями-крепостями, якобы созданными на западном берегу. Приказ Гитлера подкреплял эту ложь требованием: «Ни шагу назад. Любой ценой удержать „Днепровский вал“!» И многие оккупанты верили, что за Днепром они отсидятся, получат передышку, а там, может, с новыми силами вновь двинутся на восток.
Широчайший Днепр, с высоким западным берегом, с низким, а местами и заболоченным восточным, был могучей естественной преградой для наступающих войск. Невыгодные подступы с востока усиливали оборону, а в сочетании с инженерными укреплениями «Днепровский вал» действительно казался неприступным. К югу от Запорожья он проходил по реке Молочной, заканчивающейся ниже Мелитополя мелководным, но широким озером Молочное, которое примыкало к Черному морю. Таким образом, на юге получалась сплошная линия естественных препятствий, наглухо закрывавших подступы к Крыму.
Манштейн и Холлидт решили создать на Молочной небывало плотную группировку войск. Десять пехотных дивизий и три горнострелковые были вытянуты в одну линию. Михайловское направление — участок в сорок четыре километра — защищали шесть дивизий. Штаб 6-й немецкой армии рассчитывал, что именно здесь наши войска будут наносить главный удар.
Вторым по плотности живой силы и огня было мелитопольское направление. На обоих участках гитлеровцы сосредоточили много тяжелой артиллерии.
Но самое, пожалуй, сильное впечатление производил на нас западный берег Молочной, обрывистый, высокий, без дорог.
Помню, как-то приехали мы в колонию Лихтенау, где размещался передовой наблюдательный пункт командующего артиллерией 2-го гвардейского механизированного корпуса. Посмотрели вперед и поразились: перед нами западный берег реки — громада в девяносто метров высоты, изрезанная окопами. Гитлеровцы хорошо видели отсюда наши артиллерийские позиции.
Всю местность на Молочной, как будто специально созданную природой для обороны, противник неутомимо насыщал укреплениями и огневыми средствами. Еще в дни боев за Донбасс мы знали об этом по фотосхемам воздушной разведки. Однако действительность превзошла все наши ожидания. Недаром пожилые пленные сравнивали Молочную с Верденом.