Штурм
Шрифт:
Командование противника пыталось задержать советские войска на этом рубеже. В штаб армии поступили тревожные данные авиационной разведки: из района Волноваха — Хлебодаровка в направлении на Донецко-Амвросиевку, то есть на наш правый фланг, выдвигается до двух дивизий моторизованной пехоты с танками.
Положение осложнялось тем, что наши войска растянулись на значительную глубину. Артиллерия на тракторной тяге и обозы оказались далеко позади. Только противотанковые полки шли вслед за передовыми отрядами дивизий.
Надо было срочно принимать какие-то контрмеры. Генерал Захаров вызывает своих помощников, знакомит их с обстановкой.
— Судя
Звонит телефон. Дежурный офицер докладывает:
— У аппарата командующий фронтом генерал-полковник Толбухин.
— Наверняка интересуется, что мы предпринимаем, — высказывает предположение Захаров, подходя к телефону. — Слушаю, Федор Иванович… Наши намерения? Вот сейчас как раз решаем, что делать.
Хмурое лицо командарма вдруг прояснилось.
— Очень хорошо, — говорит он. — Через полчаса доложу. — Положив трубку, сообщает нам: — В помощь армии выделяется шестьдесят бомбардировщиков Пе-2 и полтораста штурмовиков Ил-2. Теперь нужно решить, как лучше использовать самолеты, артиллерию, все наши средства.
Первым поднялся Левин.
— У противника и у нас общий недостаток — растяжка колони, — напомнил начальник штаба. — Зато мы сильнее его в воздухе. Нам надо использовать это преимущество, расчленить и задержать его колонны на подходе. В этом случае получим выигрыш во времени, подготовим противотанковую оборону и сможем бить врага по частям. Не так ли, Иван Семенович? — обратился Левин ко мне. Я кивнул в знак согласия. — Предлагаю три четверти всей авиации направить на вторые эшелоны противника с таким расчетом, чтобы часа на три задержать их продвижение. Начать воздействие немедленно. Оставшуюся авиацию, преимущественно штурмовиков, держать в готовности. Она ударит по первым эшелонам врага, когда они подойдут к переправам через реку Кальмиус. Стрелковым корпусам ускорить выдвижение артиллерии в головы своих дивизий, а механизированному — сосредоточиться на левом фланге для нанесения удара.
Командарм утверждает предложение Левина с некоторыми поправками. Совместными усилиями мы разрабатываем план отражения контрудара.
Мы не могли сразу определить направление главного удара врага и поэтому придержали самолеты. Зато когда головные танковые части противника подошли к реке Кальмиус, южнее Старо-Бешево, «илы» нанесли им немалый урон.
Прибывшие к нам на наблюдательный пункт командир 7-го штурмового авиационного корпуса генерал-майор авиации В. М. Филин и заместитель начальника штаба 8-й воздушной армии полковник А. И. Харебов сообщили, что вторые эшелоны противника около двух часов находятся под воздействием бомбардировщиков. Замысел по расчленению вражеских колонн проводится в жизнь успешно.
Все же передовые части противника, хотя и понесли потери на переправах, вышли к рубежу, занятому нашими отрядами. Завязались ожесточенные бои. На флангах гитлеровцы пробиться не смогли, а в центре 87-я гвардейская стрелковая дивизия стала с боем отходить под прикрытие артиллерии. Здесь генерал-майор Цаликов срочно развертывал 3-ю гвардейскую дивизию. В свою очередь и гитлеровцы принялись усиливать войсками это направление.
Артиллеристы
87-я гвардейская медленно отходила. Враг вползал в своеобразный огневой «мешок».
Захаров связывается по телефону с Толбухиным. Командующий фронтом выделяет еще пятьдесят «илов». Командарм, радостно возбужденный, держит в обеих руках телефонные трубки и кричит одновременно Чанчибадзе и Свиридову:
— Готовьтесь, ждите моей команды, лично возглавьте контратаки. Нельзя упустить такой момент! Вы поняли меня? Хорошо. — И он опускает трубки.
Обращаясь ко мне, он приказывает:
— Тымчику ни одного артполка. Все, что подходит, ставьте только на фланги. Где «катюши»? Сколько их?
Узнав, что артполки занимают позиции на флангах, Захаров успокоился.
Мы продолжали подтягивать артиллерию на фланги, к «воротам» прорыва. Гитлеровцы уже занимали в наших боевых порядках участок глубиной до десяти, а по фронту до двенадцати километров.
К этому моменту мы сосредоточили достаточно сил на флангах прорыва. Вот тогда-то и ударили советские артиллеристы. Казалось, не было такого места, где мог бы укрыться враг, попавший в этот «мешок». Гитлеровцы несли громадные потери. А командование 6-й немецкой армии во главе с генералом Холлидтом по-прежнему требовало от своих войск развития «успеха». Доклады их командиров об огромных потерях штаб Холлидта не принимал в расчет. В эфире непрерывно звучали категорические призывы: «Форвертс!», «Форвертс!» [8]
8
Вперед! (Немецк.)
На пятом часу боя были отмечены первые факты самовольного выхода из «мешка» отдельных групп и подразделений противника.
Генерал Г. Ф. Захаров предупредил командира 33-й гвардейской стрелковой дивизии полковника М. А. Кузнецова и командира 2-го механизированного корпуса генерал-лейтенанта К. В. Свиридова:
— Будьте готовы к нанесению удара по противнику в направлении на хутор Колосков.
И вот по сигналу командарма 33-я стрелковая дивизия с севера, а 2-й механизированный корпус с юга обрушились на фланги противника. Обескровленные немецкие войска, оставив на поле боя горевшие танки, бронетранспортеры, убитых и раненых, стали поспешно отходить. В довершение всего над полем боя появилось около сорока «юнкерсов», которые по ошибке высыпали бомбы на своих солдат.
Так бесславно закончилась одна из попыток командующего группой армий «Юг» фельдмаршала Манштейна восстановить положение в Донбассе.
Поздним вечером подполковник М. И. Князев, один из самых энергичных офицеров артснабжения штаба армии, принес мне только что составленные ведомости расхода боеприпасов. В отдельных дивизиях осталось так мало снарядов, что на другой день воевать было нечем. Особенно плохо в 59-м и 22-м артполках. Там всего по три-четыре снаряда на орудие, а во 2-м гвардейском минометном полку — ни одной мины.