Штурм
Шрифт:
— Цалик! Цалик! Почему сидишь? Почему твоя дивизия не наступает? Немедленно атакуй Васильевку, рядом с ней Ново-Александровка уже занята Тымчиком. Не отставай, дорогой!
И тут же, после короткой паузы, вызвал полковника Тымчика:
— Зачем сидишь перед Ново-Алексаидровкой, когда Цалик уже овладел Васильевкой? Спеши, дорогой! Скоро приеду к тебе.
Я с недоумением взглянул на командира корпуса и по возможности мягко заметил:
— По-моему, опасная это игра: потери могут быть большие.
— Э, ничего страшного! Не схитришь — не победишь, дорогой.
Солнце скрывается за тучи. Темнеет. Постепенно по всему фронту затихает грозное звучание боя.
Рано
Скоро поднимется в атаку пехота. Вдвоем с Чанчибадзе мы отправились к командиру 3-й гвардейской стрелковой дивизии генералу Цаликову, чтобы своими глазами посмотреть, как там идут дела. Через несколько минут прибыли к нему на наблюдательный пункт.
Командир дивизии обстоятельно доложил обстановку, а под конец пожаловался:
— Ночные действия ничего не дали нам. Села не взяли. Прошу помочь мне артиллерией. Вот у Тымчика лучше, ему ночью удалось ворваться в деревню.
Я сел к радиостанции и стал отдавать необходимые распоряжения о переключении частей артиллерии и «катюш» на поддержку дивизии Цаликова. Чанчибадзе же вскочил в «виллис» и помчался в село, которым ночью, по словам Цаликова, овладела дивизия полковника Тымчика. Расположенное на горке, оно было видно как на ладони. Когда машина приблизилась к селу, ее внезапно обстреляли из пулемета. Потом рядом разорвалась мина. Едва успел ловкий водитель развернуться, как на дороге начали рваться снаряды.
Через пять минут Чанчибадзе, разгоряченный и возмущенный, влетел в блиндаж и накинулся на Цаликова:
— Какой дурак тебе говорил, что село занято? Меня чуть не подстрелили, как куропатку, я почти оглох!
Комдив, стараясь быть сдержанным, ответил:
— Вы же сами мне ночью сказали, что Тымчик занял Ново-Александровку и пошел дальше.
Чанчибадзе сердито посмотрел на него, нервно передернул плечами, потом рассмеялся и заключил:
— На войне бывает и хуже!
Я не стал возражать Чанчибадзе, пожелал ему успехов, а сам отправился на наблюдательный пункт. По пути остановился в одной из колоний, недавно освобожденной от оккупантов. Там, под тенью старой акации, за столиком, сидели офицер-разведчик и два переводчика. Против них на высохшей траве расположились пленные офицеры. Судя по непринужденным позам, здесь шла оживленная беседа. При моем появлении пленные вскочили, вытянулись. Поздоровавшись, я спросил, накормлены ли они. Улыбаясь, некоторые из пленных поспешно показали котелки с остатками каши.
Офицер разведки доложил, что допрос окончен и пленные отдыхают перед отправкой в тыл, в офицерский лагерь.
— Как вы чувствуете себя в плену? — спросил я майора, человека в годах, с седыми усами.
— За эти сутки нас многое удивило, — непринужденно ответил тот. — Мы ожидали, что сразу же всех перестреляют, а вместо этого сытно накормили. Отношение хорошее, жаловаться не на что… Можно задавать вопросы?
Пленных интересовало, разрешается ли посылать домой письма? Дойдут ли они?
— Мы знаем, что русским пленным, находящимся в Германии, запрещено писать письма, — объяснил майор причину своих сомнений.
— Нам это известно. Однако мы переписку не запрещаем.
Из беседы с пленными мне хотелось узнать, какие меры предпринимают немцы для защиты от ударов советской артиллерии. Дело в том, что после переноса нашего артиллерийского огня в глубину противник в последних боях быстро отражал атаки пехоты пулеметными очередями. Старший лейтенант, ротный командир 336-й пехотной дивизии, самоуверенно утверждал, что наш
Дерзкая самоуверенность пленного офицера удивила меня, и я поинтересовался политическими взглядами собеседника.
— Я, как и мой отец, член национал-социалистской партии, — вызывающе резко ответил он.
— Как же вы, командир роты, не сумели отразить пулеметным огнем нашу первую атаку?
Мой вопрос задел фашиста за живое. Сделав несколько затяжек сигаретой, он сумрачно сказал:
— Не я, а мой сосед не отразил. Во время вашей артподготовки он спрятал своих солдат в блиндажи, а в окопе оставил только двух дежурных автоматчиков. Поэтому вы так легко и продвинулись вперед. А я давно изучил ваш метод ведения артогня, и у меня всегда большинство солдат сидят в траншейных нишах. Конечно, почти половина из них погибает. Но когда ваша артиллерия переносит огонь в глубину и пехота поднимается в атаку, оставшиеся в живых пулеметчики и автоматчики немедленно начинают обстрел.
Разоткровенничавшийся нацист, похваставшись двумя своими крестами и тремя ранениями, рассказал еще о некоторых хитростях, применяемых гитлеровцами во время наших атак.
И наконец, еще одна памятная встреча, какие не так часто бывают на войне. Это случилось 27 октября 1943 года, когда 2-я гвардейская армия сломила последнее организованное сопротивление врага на рубеже Тимашевка — Ново-Ивановка.
Перед наступающими войсками открылись манящие дали Крыма, а затем Херсон и Одесса. Волнующие вести по радио звучат почти каждый день. Под ударами войск Белорусского, 1, 2 и 3-го Украинских фронтов рушится «Днепровский вал» неприятеля. Освобождены Полтава, Кременчуг, Чернигов, Смоленск и другие города. Наконец на всем семисоткилометровом протяжении Днепра началось великое сражение. Во многих местах, в том числе и у Киева, захвачены плацдармы на западном берегу Днепра.
Впереди, по пятам врага, идут заранее подготовленные отряды: пехота на автомашинах, пушечная артиллерия и несколько танков.
Немецкие арьергарды настолько быстро отступали, что подчас наши полки теряли соприкосновение с противником. Войска растянулись колоннами по широким степям. Управление мы осуществляли по радио и на месте, выезжая в корпуса и дивизии. Передовыми отрядами управляли командиры дивизий и корпусов.
А погода становилась все хуже и хуже. Беспрерывные дожди сделали дороги непроезжими. Глубокие колеи заливались водой. Продвигались, и то с трудом, лишь «студебеккеры». Особенно доставалось артиллеристам — орудия утопали в грязи.
Однако настроение у фронтовиков было приподнятое. Население сел и деревень радостно встречало освободителей.
Все чаще стали перебегать к нам немецкие солдаты.
Как-то раз приехали мы к артиллеристам 33-й гвардейской стрелковой дивизии. Воздушная разведка донесла, что впереди на двадцать — тридцать километров противника нет. И вдруг слева порыв ветра донес до нас звуки ружейно-автоматной стрельбы. «В чем дело?» — заволновались артиллеристы.
Скоро все выяснилось. Оказывается, командующий 17-й немецкой армией генерал Еннеке послал из Крыма на помощь 6-й армии несколько батальонов, в том числе отдельный словацкий в сопровождении роты гитлеровцев. Словаки заночевали в деревне. Утром солдаты-словаки вместе с командирами приняли решение перейти на сторону Советской Армии и влиться в части Чехословацкой бригады генерала Свободы. Офицеры немецкой роты приказали открыть огонь по батальону. Словакам пришлось вступить в бой. Часть гитлеровцев перебили, остальные разбежались.