Штурман дальнего плавания
Шрифт:
Колонна дрогнула и, сжимаемая с четырех сторон солдатами, извиваясь, двинулась к выходу.
Прильнув к решеткам, больные из ревира кричали:
— Прощайте!.. Увидимся ли?!
Скоро последние интернированные скрылись за воротами. В первый раз за много лет ворота Риксбурга остались открытыми, никто не закрыл их. Опустел и затих лагерь. Ветер носил обрывки бумаг по плацу. Болталась на петлях и жалобно скрипела перекошенная калитка в проволочной ограде. Шумело ветвями с набухшими почками «доброе дерево».
«ILAG-99»
Глава пятая
Колонна медленно тащилась по дороге. По обеим сторонам ее тянулся реденький сосновый лесок.
Наступил полдень, начинало припекать солнце. Канонада прекратилась; изредка где-то за лесом слышались одиночные выстрелы. Моряки и солдаты устали, но команды остановиться на привал не было.
Нельзя было отстать или выйти из колонны: сейчас же раздавался крик ««Aufschlissen!» и отставшего подгоняли прикладами.
Микешин шел в середине колонны. Хотелось пить. Он думал о том, что их ждет впереди. Куда их ведут? В такой обстановке надежды на побег нет, — слишком хорошо их охраняют. Восемьдесят солдат, вооруженных автоматами, и целая псарня свирепых собак.
Рядом с Микешиным шагал мрачный, плохо выбритый и хромой солдат. Он с трудом переставлял ноги и с ненавистью посматривал на интернированных, явившихся причиной этого похода. Ему, наверное, хотелось сбросить с себя амуницию и податься в родную деревню. Война все равно проиграна. К чему волокут этих моряков? Бросить бы их или… и разойтись по домам. Но приказ есть приказ. И он шел, негодуя на лагерное начальство, Гитлера и нывшую ногу.
Линькова догнал Вюртцель и спросил:
— Ну как, Урий?
— Плохо, — мрачно ответил моряк. — Устали. Надо отдыхать.
— Скоро. Вон за тем поворотом.
Вюртцель почему-то был весел и улыбался.
— А чего вы радуетесь? — сердито спросил Линьков. — Война вами проиграна. Капут. Будете у американцев за проволокой сидеть в плену.
Вюртцель засмеялся.
— Хорошо, что не у русских, а там мы долго не просидим. Отпустят домой.
— Да, ждите, — проворчал Линьков.
За поворотом на пригорке сделали привал. Поели хлеба, попили воды из ручья. Отсюда открывался вид на долину. Внизу расположился маленький город. Серебряной ленточкой извивалась река, перерезанная в нескольких местах мостами.
Было видно, как по дорогам, ведущим к мостам, катятся машины, танки, бегут люди. Это отступали немцы.
Через час моряков подняли. Колонна двинулась. Ее повели по асфальтированной дороге, проходившей справа от города. Здесь особенно чувствовались растерянность и беспорядок: то и дело попадались бегущие солдаты в расстегнутых кителях, без головных уборов, на пути валялись поломанные винтовки и автоматы…
У обочины дороги сидел солдат в рубашке и в сбитой на затылок пилотке. Он был совершенно пьян
— Отвоевался? Где американцы, вонючка?
Солдат бессмысленно посмотрел на унтера и неопределенно махнул здоровой рукой:
— Там… Аллес капут! Все пошло к чертям. Наши бегут, как крысы. Хайль Гитлер! — и захохотал.
Микешин давно хотел завязать разговор с небритым солдатом, но тот не проявлял к этому никакого стремления. Все-таки Игорь спросил его:
— Долго нам еще идти?
— Долго, — буркнул солдат. — Вот до Дуная дойдем, а там… — солдат прищурился и постучал по автомату. Жест был понятен.
Игорь вздрогнул. Что это — злая шутка?
— Это зачем же? — как можно спокойнее спросил он.
— Приказ фюрера. Не загромождать дороги пленными. Они мешают отступлению.
— Ерунда, — сказал Микешин, но тревога осталась.
— Вот когда поплывешь по Дунаю кверху животом, будет тебе ерунда…
Микешин подождал Линькова:
— Слушай, Юра, спроси Вюртцеля, куда нас ведут. Может быть, действительно…
Линьков понял:
— Откуда ты взял?
— Солдат сказал. Якобы приказ Гитлера. Мешаем отступлению.
— Спрошу, если подойдет. Он хоть и сволочь, но, кажется, сейчас ему уже все равно. Думает только о своей шкуре.
— Значит, до Дуная мы в относительной безопасности. Надо сообщить Павлу Дмитриевичу. Он впереди.
Когда унтер проходил мимо (он шел то в голове, то позади колонны), Линьков окликнул его:
— Гер Вюртцель, вы что нас — расстреливать на Дунай ведете? Дороги загромождаем?
Вюртцель поддернул автомат на плече и деланно усмехнулся:
— Ну вот еще. Глупости.
Больше он ничего не добавил и ушел. Было похоже, что солдат сказал правду.
Сделали еще один поворот и оказались на окраине деревни. Потянулись аккуратные заборчики, сараи, дома. На улице стояли лагерная машина и подводы с хлебом. Вюртцель куда-то убежал. Долго ждали его возвращения; вернулся он с толстым краснолицым стариком. По-видимому, это был бургомистр. Он что-то возбужденно говорил унтеру, испуганно глядя на интернированных, и разводил руками. Скоро эти переговоры окончились, и моряков завели в огромный сарай, наполовину забитый сеном и соломой. Начинало смеркаться.
— Можете отдыхать. Курить запрещается, — сказал Вюртцель.
Солдаты захлопнули двери, задвинули засовы. Усталые моряки с наслаждением бросились на солому. В сарае было темно и сухо, приятно пахло сеном. Хотелось спать, но спать было нельзя. В дальнем углу собрался штаб.
— Что же дальше, товарищи? — шепотом спросил Горностаев. — До Дуная осталось восемь километров. Я узнал это у одного конвоира.
— Вы слышали о приказе Гитлера уничтожать пленных?