Штурман дальнего плавания
Шрифт:
— Слышал. Об этом между собой говорили солдаты: уничтожать и объяснять налетами американской авиации.
— Если поведут на Дунай, значит, решили расстреливать. На этот случай у нас есть план действий. Будем защищаться.
— А не хотят ли они нас сжечь здесь? — вдруг высказался Линьков. — Такое огромное количество соломы…
— Возможно, но маловероятно. Во всяком случае, надо быть готовыми ко всему. Разобрать крышу, благо она здесь легкая, проделать, где можно, наблюдательные отверстия, расставить посты. Чуть что — подымать тревогу.
Несмотря на усталость, начали
В деревне затихли все звуки. Наступила ясная звездная ночь. У сарая слышались голоса разговаривавших между собой часовых. Все пока выглядело мирно.
Пока…
«С рассветом поведут на Дунай, — решил Микешин. — Только бы не вздумали спалить сарай: отсюда будет трудно выйти».
Он лежал на соломе и, несмотря на усталость, не мог заснуть. Каждый его нерв был напряжен. Лежал с открытыми глазами и смотрел в отверстие, проделанное в крыше. В него виднелись кусочек черного неба и несколько звезд. Игорь пытался отгадать их названия и никак не мог этого сделать, не видя всего неба.
«Эта желтая похожа на Альдебаран… Завтра… Что будет завтра? Обидно погибнуть в самом конце войны. Прожить эти проклятые четыре года и погибнуть. А ведь многие погибнут. Может быть, и мы… Надо бороться. Всех сразу они не смогут расстрелять. Не успеют. Почему так тихо? Если бы они задумали сжечь сарай, то уже сделали бы это. Почему же так тихо?»
Он закрыл глаза. Надо заснуть. Но сон не приходил. Игорь услышал шепот. Разговаривали двое моряков, лежавших недалеко от него:
— Леша, ведь сегодня, может быть, наша последняя ночь. А что, если сейчас выломать дверь и выйти?
— И попасть прямо под пули солдат? Кто же тебе даст выйти?
— Все равно конец. Только бы скорее, — тоскливо шептал первый голос. — Я больше не могу терпеть.
— Не дури. Помереть никогда не поздно. «Скорее!» — передразнил первый. — Ты попробуй выйти живым из этого переплета!
— Ведь расстреляют, наверняка расстреляют… Все говорят.
— Увидим завтра. Спи.
Голоса замолкли. Кто-то тяжело вздохнул.
Игорь повернулся на соломе. Нет, не заснуть! Он сполз вниз и, стараясь не шуметь, подошел к посту у дверей:
— Ну что, Кольцов?
— Все тихо, Игорь Петрович. Два солдата разговаривают. Остальных не видно и не слышно..
Микешин приложил ухо к щели. Он услышал приглушенные голоса двух солдат:
— …завтра все это кончится. Как ты думаешь, Гюнтер, что с нами сделают американцы?
— Ничего. То же самое, что мы делали с пленными. Посадят за проволоку.
— Надоело, черт побери. Скорее бы. Хорошо, что мы попадаем не к русским.
— Это как сказать. Я слышал, что нашим ребятам у них было совсем не плохо.
— Говори! Ведь там знали, что творится в наших лагерях.
— Ну, это мне неизвестно. Я говорю то, что слышал.
— Кто-то сказал, что русские уже взяли Берлин.
— Может быть. Сейчас это уже не имеет значения. Война для нас кончилась, будь она проклята. А я-то хотел сделаться помещиком в Остгебите… [39]
Солдаты замолчали и встали. Подошел офицер и что-то спросил. Игорь не понял, что. Караульный постоял с минуту, закурил и ушел. Опять все затихло.
39
В восточных областях (нем.).
Микешин снова забрался в солому, — надо заставить себя заснуть. Значит, советские войска взяли Берлин. Да, война кончается. Еще несколько дней. Дожить бы… Микешин начал засыпать. Усталость брала свое…
Когда Игоря растолкал сменившийся с поста Дробыш, в сарай изо всех щелей било солнце.
— На Шипке спокойно. Движения неприятеля не обнаружено, атаман, — иронически доложил Дробыш: он был очень обижен тем, что его не ввели в состав штаба.
Игорь быстро вскочил и прильнул к щели, выходившей на улицу. Ему представилась самая мирная картина: по улице бродил чистенький розовый поросенок, барахтались в пыли куры. Девушка с крепкими загорелыми ногами в деревянных сабо развешивала белье. Часовой сидел на лавочке, зажав между колен винтовку, курил и улыбаясь что-то говорил девушке. Деревня словно вымерла.
Микешин разбудил своих «штабников»:
— Давайте постучим, попросим, чтобы нас выпустили на прогулку. Посмотрим, как они будут реагировать на это. Странно, почему стоит только один часовой.
Подошли к дверям и постучали. Солдат сейчас же вскочил и подбежал к сараю:
— В чем дело?
— Откройте. Надо выйти…
— Сейчас открою! — сказал солдат и ушел.
— Не хочет выпускать, черт. Стучите.
Моряки стали колотить в двери. Но через минуту послышались шаги и голоса разговаривавших между собою немцев. Заскрипел засов, и дверь открыли. У сарая стояли два солдата и офицер комендатуры, по прозвищу Чайник.
Чайник мало общался с интернированными, занимаясь финансами лагеря, редко заходил в замок, а когда дежурил, то относился к морякам хорошо. Он никогда не бил их, не кричал и, видимо, не одобрял того, что творилось в Риксбурге. Сейчас вид у него был торжественный и строгий.
— Выходите пять человек, — скомандовал он.
«Штаб» вышел на улицу. Двери закрыли.
— Господа, — начал Чайник, — я уполномочен командованием лагеря передать интернированных американцам. Все ваши документы у меня. Ваше освобождение — это вопрос нескольких часов. Американцы в деревне рядом. Но пока они сюда не прибудут, вы находитесь под охраной. Со мной гарнизон, — офицер показал на солдат.
Все это было настолько невероятно, настолько неожиданно и радостно, что в первую минуту никто не мог сказать слова. Только подумать, вместо расстрела, пылающего сарая — свобода! Можно ли верить этому?
— А где же комендант и все остальные? — придя наконец в себя, спросил Горностаев.
— Они ушли туда, — Чайник показал рукой на запад. — Ушли сдаваться в плен к американцам. — Война проиграна…
— Немножко поздно сообразили, — счастливо засмеялся Линьков.