Штурман дальнего плавания
Шрифт:
— Не пустят, наверное. Это ведь настоящий пароход. Океанский. Плавает по всему свету. Видишь, сколько шлюпок? — объясняю я с видом знатока. — Спасательные.
— А это не пассажирский?
— Ну, сказал тоже. Стрел-то сколько! Федотыч говорил, что на пассажирских стрел не бывает. Вот бы поплавать на таком! Наняться матросом и уйти в рейс. — Вдруг волна фантазии подхватывает меня. — Слушай, Вовка, а что, если я попробую наняться на этот пароход?
— Кто ж тебя возьмет? А школа? А мама? Ты
— Кем угодно наймусь. Мама отпустит. А в школу вернусь. Поплаваю и вернусь.
— Не пустит тебя мать. И не думай.
— Вот поспорим, что пустит. Я ей все объясню.
— Не пустит. Ну давай поспорим. Что, слабо? Давай! — Кокин сбрасывает рукавицу и сует мне руку. Отступать поздно. Спорим. Своей левой рукой Кокин разнимает. — Только смотри не зажиль! — заключает Вовка.
А картины одна заманчивее другой уже проносятся в моей голове. Вот «Трансбалт» уходит в море. Я стою на баке, а Кокин с набережной машет мне рукой…
Довольно мечтать.
— Я думаю, надо узнать, набирают ли на «Трансбалт» матросов, — приступаю я к выполнению намеченного плана.
— Пойдешь на пароход? — восхищенно спрашивает Кокин.
На пароход идти страшно.
— Нет, не пойду. Лучше подождем, когда кто-нибудь выйдет оттуда, тогда и спросим.
Вовка разочарован:
— А может быть, никто и не выйдет. Так и будем стоять, как дураки, до вечера?
— Выйдет. Обязательно выйдет.
Проходит полчаса. На палубе парохода видны люди, но по трапу, как назло, никто не спускается. Солнце скрылось за облаками, стало холодно. Ветер подул сильнее. Носы наши покраснели, и под ними появилась предательская мокрота.
— Вот что, Гошка! Пошли домой. Ничего у тебя не выйдет. Я замерз, — не выдерживает Кокин. Но мне трудно расстаться с мечтой.
— Еще немножко постоим, Вова, — умоляю я. — Сейчас, наверное, кто-нибудь сойдет.
— Ну ладно, еще десять минут подождем.
Наконец мы видим, как на площадке трапа появляется человек и, держась за поручни, быстро сбегает вниз.
Он в черном бушлате с блестящими медными пуговицами, в широком клеше и кепке. Настоящий моряк! Ну, была не была! Вовка выжидательно смотрит на меня. Трусить нельзя! Набираюсь смелости, иду к трапу и, когда моряк сходит на набережную, спрашиваю:
— Дяденька, можно вас спросить? Скажите, вам матросы нужны?
— Матросы? Нужны. А что тебе?
— Да хочу к вам на «Трансбалт» поступить. Примут меня? Как вы думаете?
— Тебя? — матрос оглядывает меня с ног до головы и широко улыбается. — Примут. Ты только нос утри, а то некрасиво матросу с таким носом.
Шутка меня ободряет.
— Нет, дяденька, я ведь серьезно, а вы смеетесь. Я все умею делать.
— И я серьезно. Обязательно
— А у кого спросить?
— У капитана, конечно.
— Когда же его можно увидеть?
— Капитана сегодня нет на судне. Ты приходи в понедельник. Понял?
— Понял. Спасибо, дяденька. До свиданья.
Матрос прощается со мной и переходит улицу. Я еще не в силах осознать свое счастье. В понедельник я уже буду настоящим моряком!
— Ну, Кокин, — наконец придя в себя, торжественно говорю я, — слышал? Все. В понедельник последний раз в школу!
Кокин, пораженный моей смелостью, молчит. Ему завидно и тоже хочется идти на «Трансбалт», но он не решается. Наконец Вовка выдавливает:
— Еще, может быть, мать тебя не пустит.
Это его последняя надежда. Я не отвечаю и тоже думаю о том, как отнесется к моему решению мама. Мы идем молча. Каждый занят своими мыслями. К дому подходим, когда начинает смеркаться.
— Пока, Вовка! — протягиваю я руку.
— Пока, Гошка. Значит, в понедельник в школу зайдешь попрощаться?
— Зайду обязательно.
Я вижу, как его фигурка скрывается за углом Лермонтовского. Да… жалко. Был у меня товарищ, но вот приходится расставаться. Вдвоем-то лучше было бы на «Трансбалте»… Дел остается много. Футбольную команду хотели создать. Не удастся теперь отквитать голы семьдесят первой школе. Они нам здорово набили прошлым летом. Придется отложить. Маму покидать все же тяжело! Вероятно, она разрыдается, когда услышит эту новость. Особенно когда будем прощаться. Надо попросить ее, чтобы она не приходила на набережную провожать меня. Чего доброго, тогда я сам разревусь. Скажут: ну и матроса взяли! Нет, этого допускать нельзя.
Вхожу в квартиру. Мама уже дома. Сидит за столом и что-то пишет. С чего бы начать разговор, чтобы она сразу не испугалась? Начну, пожалуй, с хозяйственных дел.
— Мамочка, — говорю я, — ты извини, что я печку сегодня не затопил. Не успел. В музей с Вовкой ходили.
— Ничего. Я ее сама вытопила, — отвечает мама, не поднимая глаз от работы. — Ну что, интересно в музее было? Что Федотыч рассказывал нового? Есть, наверное, хочешь? Возьми, там в алюминиевой сковородке картошка жареная.
— Музей закрылся на ремонт. Мы по Неве гуляли. — Наступает молчание. Мама продолжает писать. Я набираюсь мужества и дрожащим от волнения голосом говорю: — Мама, мне нужно с тобой серьезно поговорить.
— Что-нибудь случилось, родной? — смотрит на меня мама, улавливая в моем голосе какие-то необычные нотки.
— Нет, ничего не случилось. Ты не расстраивайся. Все в порядке. Только… только в понедельник я ухожу работать на корабль, — выпаливаю я.
— Куда? На какой корабль? Что это ты еще придумал?