Штурмфогель
Шрифт:
Удар по самолету он воспринял всеми своими оголенными нервами. Машина затряслась. Небо вокруг вновь было темным, слева три или четыре луча прожекторов поджигали рваные облака.
– Уйдем… – прохрипел пилот.
Но другой луч, не с земли, а с неба, снова накрыл их – еще более ослепительно, чем раньше. И снова мириады трассеров, похожих на искры костра, раздутого вдогонку сильнейшим ветром…
Пилот попытался уйти вниз, но машину опять затрясло и почти положило на спину.
– Влипли, – хохотнул пилот. – Элерон правый заклинило… На скорости будет валить. Держись, начинается настоящий цирк…
Русских
Но он крутился и крутился, уходил из-под обстрела, из лучей, его вновь и вновь находили и зажимали. Тупоносые короткокрылые самолеты возникали из мрака, били в упор и исчезали. Это происходило так быстро, что пилот не успевал сманеврировать. Спасало пока лишь то, что и у тех не было времени прицелиться. Но так не могло продолжаться долго.
– Прыгай, – сказал вдруг пилот. – Умеешь?
– Да.
– Я за тобой. До аэродрома уже не дотянуть. Бак-то нам изрешетили… дуршлаг моей бабушки…
Штурмфогель отстегнулся. Потянул за красную ручку, откинул вбок фонарь – его тут же сорвало потоком. Потом он перевалился через борт – остро и холодно плеснуло в лицо бензином – и полетел в черную бездну.
А через несколько секунд ночь озарилась оранжевой вспышкой. Он успел заметить в небе косой пылающий крест, а потом хлопнул купол парашюта, Штурмфогеля резко встряхнуло – и вдруг все вокруг стало вращаться: быстро, быстро, еще быстрее…
Тогда он поднял голову, увидел черное круглое отверстие в центре серого купола и громадную треугольную дыру сбоку – и скользнул наверх.
Если нижнее тело выпутается из этой переделки – хорошо. Нет… ну, значит, не судьба. Придется обойтись только верхним…
Он не позволил себе думать об этом.
Специальный посланник Сталина носил неснимаемую личину: голову сокола. В остальном это был широкоплечий статный мужчина с тяжелыми крестьянскими руками и привычкой, положив ногу на ногу, не то чтобы покачивать носком узкого зеркально отсвечивающего сапога, а как будто что-то рисовать им в воздухе. Рисовать или писать. Барон отметил это про себя и чиркнул в памяти пометку: при следующих встречах сажать кого-нибудь из мелочи – следить за этим сапогом, чтобы все запоминать и потом делать выводы…
– Как видите, все очень просто, – резюмировал Сокол. – Не как у дипломатов, верно? Даже торговаться не из-за чего. Вы втайне от западных союзников передаете нам Гитлера, связанного по рукам и ногам, но живого и здорового. По всем остальным пунктам, включая особый статус Валгаллы, мы идем вам навстречу. И даже можем предложить кое-что от себя…
Барон изобразил внимание.
– И Германия, и Советский Союз располагают достаточными интеллектуальными, но недостаточными промышленными и экономическими ресурсами для проведения полномасштабной внеатмосферной экспансии. Подчеркиваю: не располагают порознь. Совместно же мы в состоянии за год-полтора полностью взять под контроль Луну и летающие острова, и тем самым, оказавшись вне досягаемости того сверхоружия, которым располагают члены Атлантического клуба, сами же мы
Этого можно было не говорить. Зеботтендорф знал это раньше других… но кто его тогда слушал?
Беда в том, что и нынешнее предложение – а барон принял бы его мгновенно, вцепившись руками, ногами, стальными крючьями… – так вот, и оно завязнет, будет обсуждаться в узком кругу заговорщиков, которые нерешительны до такой степени, что сами не знают, чего боятся больше, поражения или победы.
И добьются-таки того, что все развалится и погибнет…
Я передам предложение товарища Сталина рейхсфюреру, – сказал барон, – и приложу все возможные усилия для того, чтобы оно было принято. Увидимся послезавтра?..
– Да. До встречи.
Рукопожатие Сокола было честным, простым и крепким.
Когда наконец он нашел дорогу, то даже не смог обрадоваться – так вымотался. Этот лес, с виду обычный, разве что слишком тихий, забирал все силы… Штурмфогель опустился на камень – теперь, наученный опытом, внимательно посмотрев, нет ли на нем жгучего черного мха, – и позволил себе чуть-чуть расслабиться.
То, что проделало верхнее тело за те дни, когда он сидел под арестом внизу, заслуживало всяческого одобрения и одновременно хорошей порки.
…Надев вельветовую куртку художника, приклеив фальшивую бороду и прилепив искусственный шрам на левую щеку, он отправился на станцию цеппелинов, чтобы проводить Лени, ее отца и еще одного бойца из Абадона, которого знал под именем Наполи – действительно похожего на корсиканского бандита, смуглого, узколицего, с длинными висками, переходящими в косо подстриженные бакенбарды, и хищным прищуром агатово-черных глаз. Наполи носил оранжевый шейный платок, просторный пиджак с зеленым отливом и лаковые штиблеты. Двигался он со страшной грацией василиска.
Там, в Абадоне, когда Штурмфогель заново разъяснял задачу – уже в деталях, – Наполи отвел его в сторону и сказал:
– Если с ней что-то случится, я тебя убью не сразу. Только когда ты устанешь умолять об этом.
Штурмфогель согласно кивнул и сказал:
– Самая большая опасность – это если туда, к братцу Эйбу, попадет настоящая Роза Марцинович. Твоя задача – перехватить девушку и спрятать ее достаточно надежно на все время операции. Вот ее варшавские координаты…
Наполи сложил бумажку и сунул в нагрудный карман.
– Об этом не беспокойся…
Сейчас он шлялся по залу ожидания, трепался о чем-то с продавщицей газет, потом примерял шляпы… Полковник Райхель сидел в кресле в углу зала, приподняв воротник пальто, и будто бы дремал. К Лени, одетой в то же самое табачного цвета пальто, в котором она была при первой встрече со Штурмфогелем, оба ни малейшего отношения не имели. Возможно, они и летели-то в разные места…
В какой-то момент снующий по залу Наполи оказался рядом со Штурмфогелем.
– Рисуешь? – хмыкнул он. – На вот, билеты я не использовал. Не успел. Сам сходи и бабу свою своди, пусть посмотрит…