Штурмовики идут на цель
Шрифт:
Но самолет капитана действительно не вернулся с боевого задания. Крылья друзей спасли отважного комэска, вырвали его из лап коварного врага. Летный коллектив полка горячо приветствовал своих героев.
Узнав, как все произошло, товарищи бросились обнимать Павлова и Степанищеаа, поздравлять их с успешным возвращением. За этот подвиг Родина присвоила Ларику Павлову звание Героя Советского Союза. Михаила Степанищева и двоих стрелков командование наградило боевыми орденами. День вручения наград для всех был большим праздником. Мы еще раз обняли боевых друзей.
Глава
Редкий случай
Уже осень. Погода часто портится и мешает нам летать. Колеса вязнут в грязи, взлет затруднен, посадка опасна. Но воевать надо. Пехота ждет нашей поддержки.
Сегодня неожиданно посветлело, и мы с раннего утра в воздухе. Близится двадцать шестая годовщина Октябрьской революции, и всем летчикам хочется преподнести любимому празднику побольше боевых подарков. Недавно мы группой два раза летали бомбить и штурмовать аэродром, уничтожили и повредили более тридцати вражеских самолетов. Есть на нашем счету танки, автомашины, артиллерийские батареи. А сегодня должны быть снова танки. Как-то сложится этот день?..
Мне вспоминается один из последних моих боевых вылетов, чуть не стоивший мне жизни.
Группа наших самолетов вылетела штурмовать вражескую колонну танков. Работали на минимальной высоте. Не успел я сбросить все бомбы, чувствую, самолет мой дрожит. Бросаю взгляд на правое крыло — в плоскости огромная дыра. Пытаюсь развернуться для нового захода — машина не слушается руля, тянет в сторону.
Пришлось уйти с поля боя и впервые в жизни сбросить бомбы вне цели. Очень обидно, но что поделаешь! Главное теперь — перетянуть через линию фронта и спасти машину. А она шла очень тяжело. Много сил приложил я, чтобы дотянуть до аэродрома. Посмотрели техники удивились, как мог лететь самолет с развороченным крылом? Пришлось заменить плоскость.
Сегодня в полет меня провожала Галя. Она и раньше часто выходила к старту и украдкой махала мне рукой. Нам казалось, что этого никто не замечал. Но мы, конечно, ошибались.
Близкая дружба наша началась летом, во время нашего отдыха. Галина часто оставалась в Должанской, а наш полк отвели на один из аэродромов подальше от фронта. Скучно мне было без нее. Медленно тянулись дни. Тогда по-настоящему и понял я, что дороже этой девушки для меня Никого нет. Как-то меня послали в Должанскую проверить, как идет ремонт самолетов. Я разыскал ее. По вечерам мы подолгу бродили в окрестностях станции, собирали цветы, шутили. А однажды, не знаю, откуда только смелость взялась, я признался, что люблю ее, и тут же спросил, когда будет наша свадьба.
Галя слушала меня молча. На щеках ее заблестели две полоски. Она почему-то плакала.
— Сейчас война, Муса, — сказала она. — Время ли свадьбы играть?
— На войне, Галя, не только воюют. На войне и любят, и ненавидят. Жизнь продолжается. И я никаким фашистам не позволю отнять мое счастье!
О дне свадьбы мы тогда не договорились. Нужно было получить разрешение начальства, а это не так просто. Недавно женился Ларик Павлов. Пойду по его следам. Думаю, не откажут. А на Октябрьские праздники и свадьбу сыграем! Так мысленно рассуждаю я, сидя в кабине самолета. Наша группа
— Все уже отбомбились. Мы одни… Нас атакуют! Нас атакуют!
Я хорошо знаю, что это значит, особенно, если к хвосту самолета пристроился вражеский истребитель. Теперь не зевай. А если растеряешься, промедлишь — будешь сбит. И я уже не думаю об аварийном сбрасывании — не до него.
Маневрируя, бросая самолет из стороны в стороны, ухожу из-под прицельного огня. Отчетливо слышу стрекот пулемета Кирьянова. Значит, «мессершмитт» продолжает нападение. Упрямый попался фашист. Я снова бросаю самолет из стороны в сторону. А Саша строчит и строчит! Отбив атаки истребителя, беру курс на свой аэродром.
На душе радостно. Хочется перекинуться с кем-нибудь словом, разрядить возбуждение. И я кричу Кирьянову:
— Ну как, Саша, жив?
— Все в порядке, товарищ командир, — бодро докладывает стрелок.
— Нас взять не так просто!
— Маневр был что надо. Спасибо.
— И тебе спасибо. Патроны небось все расстрелял?
— Самая малость осталась.
Сели, зарулили на свою стоянку. Как ни в чем не бывало ведем разговор с Кирьяновым.
— А крыло, гад, он все-таки нам попортил. Смотри, сколько дыр пробил?
— Залатают, — успокаиваю Кирьянова.
— Все равно жалко — совсем новое…
Вдруг слышу возбужденный шепот техников. Спрашиваю:
— Что там у вас? Молчание.
— Вы что, оглохли?
— Товарищ командир, вы бомбы сбросили?
— Сбросил, а что?
— Посмотрите!
Чувствую, как по спине бегут мурашки, на лбу выступи холодный пот. Гляжу на Кирьянова — он бледен. Стоим ошарашенные, слова сказать не можем. Оказывается, электросбрасыватель не сработал и бомбы остались на месте. Выходит, мы целых полчаса сидели на «пороховой бочке».
Я на секунду представил, что могло случиться. Взрыв мог произойти также и при посадке. Известно, что сажать самолет с подвешенными бомбами запрещено.
Наконец ко мне возвращается способность говорить, и я спрашиваю:
— Висят, значит?
— Висят. Полюбуйтесь.
Впоследствии, когда я уже командовал эскадрильей, а затем стал штурманом полка, всегда рассказывал подчиненным об этом случае для «узелка» на память.
Молва о посадке с бомбами облетела весь полк. Узнала о том и Галя. Встретившись со мной вечером, печально покачала головой и укоризненно сказала:
— Как же так, Муса? Ведь мы могли сегодня уже не увидеться больше.
Мне стало стыдно. Как это я забыл продублировать сброс? Не должен я допускать такие оплошности: в полку каждая машина на счету. Да и жизнь свою подвергать такой опасности глупо.
Я мог оправдываться перед командиром эскадрильи, перед техниками, перед самим собой, наконец, но перед Галей я оправдываться не мог. Она каждый день живет в тревоге, и всякий раз, когда заставляю ее лишний раз волноваться, я чувствую перед ней большую вину. Вот как сейчас, например.