Шум за стеной
Шрифт:
– Вы бы, Петр Петрович, проделали дырку в стенке, чтобы на лестницу не выходить.
– Не смейся, – сказал Петр Петрович. – Я не заслужил такого отношения. Прости за вчерашнее.
– Ну что вы так стоите? Заходите.
– Спасибо, спешу. На рынок иду, улов надо реализовать. Ты меня не осуждаешь?
– Бог с вами! – сказала Елизавета Ивановна. – Ваше море.
– Вот и хорошо. Я что подумал – соседи мы все-таки. Не чужие. Вот ключи. Это верхний, а это средний. На нижний я не запирал. Заходи,
– Ну что вы!
– Да, – сказал он быстро, всовывая в руку ключи, – ты и внучку взять можешь. Пускай на песочке поиграет. Ничего песочку не сделается… А если она кому расскажет, то ведь не поверят? Правда?
– Не надо мне ключей…
Ключи звякнули, упали на пол, а Николин уже спешил наружу, не оглядываясь, знал, что такая женщина, как Елизавета Ивановна, не оставит на полу ключи от чужой квартиры.
А когда она подобрала ключи и вернулась к плите, то в голове у нее сложились слова, которые надо бы сказать Николину, объяснить все, если он не так понимает. Слова получились значительные, неглупые, но не побежишь догонять…
После завтрака Елизавета Ивановна пошла с Сашенькой гулять во двор. Осенняя холодная погода все грозила дождем, но пока что было терпимо, если не считать ветра.
Посреди двора, за полосой мелких, робких еще саженцев, у песчаной горки, стояли мамы и бабушки, прогуливали детей. Порой кто-нибудь поглядывал на небо, потому что знали – дождь все-таки пойдет, не может не пойти. Ругали погоду. Ругали домоуправа, который обещал сделать качели, да все не делает. Еще кого-то ругали.
Потом, как бы по контрасту с погодой, кто-то заговорил о том, что в этом году была хорошая погода на Рижском взморье, а другая женщина сказала, как жарко было в Сухуми.
Елизавета Ивановна смотрела на Сашеньку, которая стояла в сторонке от других детей, тыча лопаткой во влажный песок.
– Тебе не холодно? – спросила она.
– Нет.
– Может, домой пойдем?
– Нет.
Ребенок был грустный, под стать погоде. Холодный ветер рвал последние листья с саженцев и раскидывал по ржавой траве.
– Пойдем, – сказала Елизавета Ивановна внучке.
– Я не хочу домой.
– Я не домой тебя зову. Мы в гости пойдем.
– Уже уходите? – спросила женщина, которая рассказывала про Сухуми. – Мы тоже скоро пойдем. Так недалеко и до бронхита.
Елизавета Ивановна оставила Сашеньку на лестнице, взяла ключи Николина.
– Это чужая квартира, – сказала Сашенька серьезно, глядя, как бабушка возится с замками. – Нас не звали.
– Дали ключи, значит, звали.
Дверь наконец открылась. Свежий теплый морской воздух ударил в лицо.
– Заходи, – сказала Елизавета Ивановна. – Только ноги вытри, а то дядя будет ругаться.
Она затворила дверь и сняла с
– Ты не пугайся, – сказала она, осторожно открывая дверь в комнату. – И никому не рассказывай…
– А что? – Но тут Сашенька увидела море, очень обрадовалась и совсем не удивилась. Она пробежала несколько шагов к воде, оглянулась на бабушку и спросила: – А туфли снять можно? А то песок в них попадет.
– Разувайся, – сказала Елизавета Ивановна.
Над морем шли легкие пышные облака, белые чайки ссорились над сетью, развешенной на кольях, в которой запутались рыбешки, оставленные Николиным.
– Ты далеко не бегай, – сказала Елизавета Ивановна внучке.
– Я только попробую море и обратно, – сказала она.
Песок у самой воды был упругий, прибитый волнами, и идти по нему было легко и удобно. Но далеко Елизавета Ивановна не отходила, все оглядывалась на дверь, сиротливо стоящую посреди пляжа.
Сашенька нашла ракушку и подула в нее. Потом побежала за черепашкой. Она порозовела, глаза блестели, а Елизавета Ивановна подумала, что надо купить ей панамку.
– А там холодно и дождь пойдет, – радостно сообщила ей Сашенька. Она показала на дверь. «Странно», – подумала Елизавета Ивановна и сообразила, что она сама забыла раздеться, так и идет в пальто по морскому берегу. Осенняя влага паром отходила с рукавов ее пальто.
– Пошли обратно, – сказала она вдруг Сашеньке.
– Я не хочу.
– Мы вернемся. Только сходим в ту комнату и вернемся.
Она схватила Сашеньку за руку и потащила наверх, к двери.
В прихожей она посадила девочку на стул, дверь к морю затворила и сказала Сашеньке строго:
– Жди меня здесь. Я сейчас.
– Только недолго, – сказала внучка. – А то мне скучно. Я к морю хочу.
Елизавета Ивановна выбежала из подъезда. Уже начался дождик, и матери с бабушками разводили детей по домам.
– Погодите! – крикнула она…
Когда через два часа домой вернулся Петр Петрович, он сразу прошел к комнате. Сверху, от двери, он увидел, как полдюжины детей носятся по самой кромке воды в одних трусиках, а женщины сидят чуть повыше, устроившись в тени пальмы, и беседуют о чем-то женском и пустом.
– Это что еще? – крикнул он и, размахивая пустым ведром, бросился бежать вниз по склону. И натолкнулся на несмелую улыбку Елизаветы Ивановны. Она шла ему навстречу.
– Вы уж извините, Петр Петрович, – сказала она, краснея от смущения и робости. – Только на улице дождик и погода плохая. Так уж получилось…
– Как же так? – сказал Николин. – Я же доверился…
Он махнул рукой и почему-то пошел к развешанным сетям, отогнал чаек и стал сматывать свои снасти, стараясь не глядеть вниз и не слышать гомона ребятишек.