Шутка
Шрифт:
Но когда я бывал в Брно и оставлял отца одного, мне казалось, что мамино лицо печально и укоризненно. А я хотел жить с мамой в ладу.
Я торопился, стало быть, домой и видел, как бумажные змеи взмывали в воздух и плыли к небесам. Я был счастлив. Я не жалел ничего из того, что покидаю. Конечно, я любил свою скрипку. Любил я и теорию музыки. Но к карьере я не стремился. И самый яркий жизненный путь не заменит радости возвращения домой, где ты снова окружен тем, что обретаешь при рождении: горизонтом родного пейзажа, задушевностью знакомых стен, мамой, отцом. Возвращался я домой с великим облегчением.
Когда я сообщил отцу, что в Брно уже не вернусь, он не на шутку рассердился. Не хотел, чтобы ради него я калечил себе
В этом мире была и Власточка. Она жила в соседней деревне, что стала сейчас — как и моя деревня — уже окраиной нашего города. Танцевала у нас в ансамбле. Я познакомился с ней, еще когда учился в Брно, и рад был, что по возвращении могу чуть не каждый день с ней видеться. Но настоящая влюбленность пришла чуть позже — причем внезапно, когда однажды на репетиции она вдруг неудачно упала к сломала ногу. На руках я нес ее в вызванную карету «скорой помощи» и чувствовал ее слабенькое тельце. И тогда вдруг с удивлением осознал, что во мне-то самом метр девяносто росту и сто килограммов весу — впору дубы валить, — а она легонькая и несчастная.
Это была минута провидческая. Во Властином страдальческом облике я вдруг увидел другой, гораздо более знакомый. Как же так, почему мне это давно не пришло в голову? Власта ведь была «бедная девчоночка», образ стольких народных песен! Бедная девчоночка, у которой нет на свете ничего, кроме чистоты, бедная девчоночка, всеми обиженная, бедная девчоночка в стареньком платьице, бедная девчоночка-сиротинушка.
В прямом смысле слова, конечно, было не так. У Власточки были родители, притом совсем не бедные. И как раз потому, что это были крестьяне зажиточные, новое время стало прижимать их к стенке. Власточка зачастую приходила в ансамбль в слезах. От родителей требовали высоких поставок. Ее отца объявили кулаком. Реквизировали у него трактор и другие сельскохозяйственные машины. Угрожали арестом. Я жалел ее и утешал себя мыслями, что буду беречь ее. Бедную девчоночку.
С тех пор как я стал воспринимать Власту освященной словом из народной песни, мне казалось, будто я вновь переживаю любовь, тысячу раз пережитую. Будто играю по каким-то старинным нотам. Будто они пропевают мне народные песни. Отданный этому поющему потоку, я мечтал о свадьбе и ждал ее с нетерпением.
За два дня до свадьбы неожиданно приехал Людвик. Я восторженно встретил его.
И тут же сообщил ему великую новость относительно моей свадьбы и попросил как самого дорогого товарища быть на ней свидетелем. Он пообещал мне. И пришел.
Мои друзья из ансамбля устроили мне истинно моравскую свадьбу. Ранним утром все явились к нам с капеллой и в национальных костюмах. Наш цимбалист, пятидесятилетний Вондрачек, был старшим дружкой. Ему выпала роль посаженого отца. Сперва папа мой угостил гостей сливянкой, хлебом и шпиком. Затем посаженый отец кивнул всем, чтобы утихли, и звучным голосом возгласил:
Высокочтимые парубки и девицы,судари и сударушки!Я вас затем в покои пригласил,что здешний молодец желанье изъявил,чтоб поспешили вы в дом отца ВластыНетагаловой с ним вместе,поелику дочь его, девицу благородную, онвзял себе в невесты…Посаженый отец, старший дружка, — голова, душа, распорядитель всего обряда. Так уж повелось издревле. Так было на протяжении тысячи лет. Жених никогда
Вот мы и отправились под началом посаженого отца в соседнюю деревню. Шли полем, и товарищи играли на ходу. Перед Власточкиным домом нас уже поджидали одетые в национальные костюмы люди со стороны невесты. Посаженый отец запричитал:
Мы путники усталые.Хотим учтиво вас проситьсей дом почтенный нам дозволить посетить,чтоб жажду-голод малость утолить.Из толпы, стоявшей у ворот, выступил пожилой человек в национальном костюме. «Коль вы люди добрые, милости просим». И зазвал нас в дом. Мы молча ввалились в сени. Были мы, как представил нас посаженый отец, всего лишь усталыми путниками и спервоначалу не выдавали своего истинного умысла. Старик в национальном костюме, выступавший с невестиной стороны, обратился к нам: «Коли что у вас на сердце лежит, сказывайте».
И тут посаженый отец стал говорить, сперва туманно и со всякими околичностями, а старик в национальной костюме таким же манером отвечал ему. Лишь после долгих недомолвок посаженый отец открыл, зачем мы пришли.
В ответ на это старик преподнес ему такой вопрос:
Ты поведай, милый дружка,для чего жених преславный эту славную девицухочет повести к венцу?Цвет иль плод взойдет к концу?И посаженый отец ответствовал:Хорошо всем ведомо, что цвет цвететв красе да милоте, вот и сердце утешается.Но цвет опадает,плод созревает.Невесту, стало быть, не ради цвета, аради плода берем, потому как от плода прокбывает.Еще с минуту они вот так перекликались, пока невестин заступник не заключил: «А теперь-ка невесту призовем, пускай скажет, согласна она или нет».
Он ушел в соседнюю комнату, но вскоре воротился, ведя за руку женщину в национальном костюме. Была она худой, долговязой, костлявой, а лицо — закрыто платком: «Вот она, невеста».
Но посаженый отец завертел головой, и мы все громким гулом выразили свое несогласие. Старик поуговаривал нас недолго и под конец увел замаскированную женщину назад. И лишь потом привел к нам Власту. Она была в черных сапожках, красном переднике и ярком лифе. На голове был веночек. Она показалась мне красивой. Старик вложил ее руку в мою.
Потом повернулся к невестиной матери и крикнул жалостливым голосом: «Ой, матушка!»
Невеста при этих словах вырвала свою руку из моей, опустилась на колени перед матерью и склонила голову. Старик продолжал:
Матушка родная, ростите меня, буде в чем васобидела!Матушка родимая, Христом Богом прошу,отпустите мой грех,буде в чем вас обидела!Матушка, свет вы мой, пятью Господними ранамизаклинаю вас,простите меня, буде в чем вас обидела!