Шутки кончились. Стихотворения

Сидерос Данута

О ПРИПАДКАХ

И когда с глаз спадёт туманная пелена, смолкнет этот безумный аккордеон, этот жуткий альт, он придёт в себя на карнизе: к спине — стена, под ногами — жесть и бетон, а внизу — асфальт. Он замрёт, почти не дыша, губу прикусив, не решаясь глядеть на стоящих внизу, на смотрящих вверх. Что там было вчера? Да обычный корпоратив, просто штатная проба друг друга на зуб под винцо и блеф. Что ещё? Деваха эта с пунцовым ртом: староват, мол, ты, виршеплёт, вон — очки, живот... А потом зазвучала музыка. А потом он не помнит почти ничего. Почти ничего. Только, кажется, шёл, как крыса, на нервный звук, идиотски скалясь, раскидывая коллег, преграждавших путь. И казалось, что если встанешь, нутро порвут эти чёртовы ноты, срывался в бег и не мог свернуть. Стой, работай теперь горгульей блочных домов. Впрочем, что-то мигает внизу, пожарники, что ли? В отпуск. Завтра. Куда-нибудь под Саров. Скажешь, внезапно разнылся зуб. Скажешь, что болен. Корча пожарным рожи, выпотрошив карман, он достаёт мобильник. Номер твой набирает — весел, как... какаду. Скажет потом, что был... ну, допустим, пьян. Или что в фанты с друзьями играли, и он продул. октябрь 2007

«Вот тебе, говорят, мегаполис — люби и

цени его...»

В Москве не бывает моря...

Юлия Морозова

Вот тебе, говорят, мегаполис — люби и цени его, Местным ритмам и пульс твой, и вдох твой вторят. Я смеюсь: как, скажите, любить эти шум и вонь, Если мысли уже полгода только о море? Потерпи, говорят, помолчи хотя бы пяток минут. Я послушно молчу. Словоблудие — злейший враг мой. Закрываюсь и превращаюсь в морскую раковину: Волны тихо шумят между горлом и диафрагмой. Им всё мало, клюют, толкают то здесь, то там — Не груби, говорят, всем подряд, будь добрей и проще. Я и так уже проще некуда, просто чистый штамп: Не на трап иду, не в астрал — на Красную площадь. Останавливаюсь, расчехляю голос, беру слова, Заряжаю глаголы, ворошу междометий улей, Набираю в грудь воздух и начинаю звать — Стылым воем подземки, гулом горбатых улиц. ...И оно приходит. Со стороны реки. Сносит стены и башни, Ветошный и Хрустальный, Я уже различаю, как вдали поют моряки, Как с Ильинки на площадь вплывает огромный кит, Волны быстры, смертельны, пенисты и горьки, У Василия прорезается пёстрый киль, Он пускается вплавь в свои какие-то дали. Я скачу у прибоя, стягиваю носки, И ныряю. Всё равно же водой обдали. октябрь 2008

ДРУГИЕ ФОКУСЫ

«Вытрясаю всё из карманов и рассовываю по щелям в полу...»

Людмиле Смеркович

Вытрясаю всё из карманов и рассовываю по щелям в полу. Предвкушаю допрос и обыск, и чудовищный мордобой... Надо было быть осторожней на этом дрянном балу. Говорила мне тётка-фея: «Детка, владей собой!» На кой чёрт мне, простите, сдался коронованный этот сопляк? Кто просил поднимать вуаль и улику терять с ноги? А дворец вчера оцепили, не вернуться теперь никак. И по городу стража рыщет, тут беги уже, не беги. А в каморке темно и тихо, только кучер грызёт паркет. Только мерно гудит процессор, да лакеи в углу смолят. На столе: в башмачке окурки, стылый кофе, двойной билет И контракт на пол-королевства с личной подписью короля. 2004

«Волонтёры находят их у помоек...»

Лину Лобарёву

Волонтёры находят их у помоек: облезлыми, грязными, с ожогами, переломами, язвами, пятнами от чернил. Сокрушаются: «Да за что же их?», гладят по хребтам переплётов кожаных и несут в приют для бездомных книг. Хозяин приюта три месяца щей не ел, у него проблемы с деньгами и помещением, в кармане — одни счета. Он целыми днями чистит, шьёт и разглаживает, если при этом бы шли продажи, но нет. Не берут ни черта. И писали в газету, и рекламу давали уже — никакого толку. Но зато, когда он засыпает среди стеллажей, книги тихо урчат на полках. июнь 2010

«В окнах маячат узкие тени веток...»

В окнах маячат узкие тени веток. Он открывает дверь, раздвигает шторы. Он говорит: проснись, за окошком лето, Смоемся к морю. Он говорит: я умру, между рёбер колет. Он говорит: хватит игр, я сдаюсь, послушай. Он ей приносит вредную кока-колу, Гадкие суши. Он начинает кричать: ну чего ты хочешь? Каждое утро мольбы, уговоры, пассы... Я прекращу войну, я построю хоспис, Встань, просыпайся. Слухи о спящей принцессе катают в прессе. Капли, панк-рок, инъекции, лёд за ворот... Десять придворных врачей казнены, и десять Ждут приговора. Старый король смолит, утонувши в кресле. Он ведь неплохо танцует, воюет, чинит: Он устранил бы любую причину, если б Знал, в чём причина. Ни прорицаний, ни яблок, ни ведьм, ни прялок. Всё было в норме, во всяком случае, внешне. Просто причин просыпаться ничтожно мало. Глупость, конечно. Вечер неспешно стынет, приказы розданы. Сказка идёт как идёт, и не поспоришь с ней. Старый король закупается папиросами, Мазью от пролежней. январь 2009

СТОРОЖ

Убери ножовку, оставь в рюкзаке паяльник, Не пытайся найти прореху в броне ограды. Идиот, никогда не ешь молодильных яблок! Про волшебные яблоки в сказках не пишут правды. У волшебных яблок другой алгоритм работы: Лет тебе не вернут, глядишь, ещё и отнимут. Просто мир после них уныл и смердит до рвоты, Просто всякое яство горчит в сравнении с ними, Просто тесен текст, и любой музыкант бездарен, Просто всё, кроме яблок, становится слишком просто. И сбежать нельзя, разве что отключить радары, Разогнать команду и уплыть доживать на остров, Стать смотрителем маяка, завести мэйн-куна, Не спеша записывать сны, что к утру поспели... Нет, умрёшь ты в итоге, как в сказке, безмерно юным. Задохнёшься

в своём постаревшем убогом теле. Так что дуй отсюда, вот тебе леденцов пакетик — Угостишь детей. И не сметь больше мне тут ползать! Я ужасно добрый, как ты уже мог заметить, Но собак спущу. Для твоей же, конечно, пользы. май 2009

ВСТРЕЧА

Ну, здравствуй, лётчик. Ты назвал бы шутником Тебе сказавшего, что «мальчик остаётся». Я от замашек балаганного уродца С тех пор избавился, как будто, целиком. Вот разве что услышать зов колодца, Какой бы ни был жаждою влеком, Не удаётся. Как я живу здесь? Сыто и богато. Земля — прекраснейшая из моих планет. Я ем баранину на завтрак и обед И зависаю на игральных автоматах. Вот разве что угнаться за закатом, Немного передвинув табурет, Не выйдет. Нет. Давай не будем ставить глупых точек. Не придавай значения речам. Змеиный яд немного подкачал. Я отравился этим ядом, лётчик. И отличить один цветок от прочих, Как раньше я, бывало, отличал, Не получа... Куда лететь? Процесс необратим. Да у меня багаж не меньше тонны — Кредит за дом, счета за телефоны, Приятели, подруги, побратим... Тяжёлый пыльный город. А над ним Звенят о чем-то звёзды. Тихий звон их Невыносим. октябрь 2007

ПОДМАСТЕРЬЕ

Когда разобьёт паралич усталого Буратино, Его отвезут на склад со всякими деревяшками. (А что? Весьма неплохая, добротная древесина.) Не глядя, швырнут на полку со скрипками, неваляшками. Завалят сверху матрёшками И прочими погремушками. Он от роду не был прост, ходить не желал под леской И польку не танцевал с другими марионетками. А ежели в драку лез, то повод и впрямь был веский. Нанять потом адвоката попробуй — с пятью монетками. С прохлопанными задатками И устаревшими шмотками. Он не был могучим энтом, не знал пилы и камина. Не воевал наёмником у старого мистера Джюса. Обычный сухой чурбан, как говорила Мальвина. Фарфоровой дряни дай лишь повод — окрестит трусом. А он ведь ходил по трассам, И лез на вершины без троса. Стругаю бирюльки детям. Тружусь. Набиваю руку. Как жаль. Сыграл старый Карло в своей же работы ящик. Мне пары лет не хватило освоить его науку. Я максимум мелкий резчик — недоучки образчик. А впрочем, был бы заказчик — Работник своё обрящет. На деревянном срезе — потемневшие кольца, Отметины тяжких лет. Холодный. Тоскливый. Долгий. Но вырезать человека пойди найди добровольца. Шепчу: прости меня, брат. Ты будешь каминной полкой. И круглой резной шкатулкой. И новой модной заколкой. апрель 2007

СТО СЕМЬДЕСЯТ ЛЕТ СПУСТЯ

Шли-то к старым местам, всё пели Про любовь к тишине, и вот Угораздило поселиться В эпицентре морского курорта. Шумно, скучно. И всех веселий — Из-под днищ, из-под тёмных вод Наблюдать подгоревшие лица, Гроздью свесившиеся с борта. Я любуюсь, как с глупой улыбкой Ты ногой попираешь прибой. И бока подставляешь светилу, Что безмозглый осётр на мангале. Я тебе не «грудастая рыбка» — Ты, похоже, не playwaterboy. Я бы, может, тебя посетила — Сердобольные сёстры не дали. Тут ведь, знаешь, одни предрассудки — Без надзора и булькнуть не смей. Этот сказочник ваш напортачил, А нам, молодым, достаётся. Уплывёшь на какие-то сутки — Расшумятся, как стадо моржей. Волю дай им, по заводям рачьим Нас рассадят, да по колодцам. Пятый день собираюсь признаться, Всякий раз пропадает голос. Ты, хотя и двуногий — красивый. Я гляжу и никак не привыкну. Пусть в далёкой своей резервации Ты и правда богат и холост, Но с тобой обжиматься под ивой Не подумаю. Лучше уж вы к нам. Приходи, здесь от края до края Необъятные тысячи миль. Здесь и солнце, и пение ветра, И лазурные волны — задаром. Приходи, я тебя приглашаю На лихую морскую кадриль. Если будешь учтив и приветлив — То забью тебе место омара. сентябрь 2007

МУЛЬТЯШКИ

Я буду, конечно, бездельник Том — не самый удачливый из котов, умеющий вляпаться, как никто, в какой-нибудь переплёт. Ты будешь Джерри — грызун и дрянь, известный умением кинуть в грязь и изворотливостью угря; коварный, как первый лёд. Мы будем жить для отвода глаз в каком-нибудь Хьюстоне, штат Техас, и зрители будут смотреть на нас с пяти часов до шести. Ты выдираешь мои усы, я сыплю мышьяк в твой швейцарский сыр, и каждый из нас этим, в общем, сыт, но шоу должно идти. Весь двор в растяжках и язвах ям, вчера я бросил в тебя рояль, но есть подтекст, будто мы друзья, а это всё — суета. Нам раз в неделю вручают чек. Жаль, сценарист позабыл прочесть, что жизнь мышонка короче, чем... короче, чем жизнь кота. Надежда — в смене смешных гримас, в прыжках, в ехидном прищуре глаз, в отсутствии пафосных плоских фраз, в азарте, в гульбе, в стрельбе... Ты сбрасываешь на меня буфет кричу от боли кидаюсь вслед бегу и вроде бы смерти нет а есть только бег бег бег декабрь 2008