Шутки старых дев
Шрифт:
– Самое смешное, что нам теперь придется разыскивать этого твоего убийцу, – неожиданно заключила Инка.
– Зачем?
– Чтобы поговорить с ним.
У меня было сильное подозрение, что одна из нас сошла с ума, а может быть, мы обе.
– Послушай, – попыталась я вразумить подругу, – я не знаю, что он там наплел настоятелю, но я-то точно видела, как он поднимает пистолет и стреляет в меня! Понимаешь, в меня! Такое ни с чем не спутаешь. И потом, на рынке тоже был он, и в квартире у бабушки стрелял тоже он, больше некому. Кто еще на меня может иметь зуб?
– Но сюда он приехал раньше, чем мы, – заметила Инка.
– Ну и что с того?
– А то, что он не мог знать,
– Спасается, конечно, – с ехидством заметила я. – От заказчика, которого подвел, не устранив меня, так как я свидетельница, или от мафии, которая в своих рядах дилетантов не терпит и к которой этот заказчик вполне мог обратиться за помощью. В таком случае парень сейчас точит нож, если ему удалось стащить его на кухне, или выламывает дубину поувесистей, чтобы опустить ее на мою голову и реабилитировать себя.
– Но в людном месте он ведь не будет на тебя набрасываться с удавкой, – сказала Инка, хотя я про удавку не упоминала. – Поэтому ты ничем не рискуешь, если мы его немного поищем где-нибудь на монастырском подворье – каре.
Против этого у меня не нашлось возражений. С острова сбежать не было возможности, следовательно, убийца не мог рассчитывать на то, что, прикончив меня на виду у многочисленных свидетелей, он прыгнет в отходящий транспорт – и привет. Поэтому на каре я согласилась.
Каре представляло собой небольшой дворик, покрытый травкой и несколькими клумбами, на которых мирно паслись овечки и лошадь. В центре же стоял храм. Раньше здесь было целых два храма: на первом этаже и на втором. Не надо только воображать себе диковинную конструкцию, в которой на луковках одного храма чудом удерживается второй – поменьше. Ничего подобного, верхний храм представлял собой точную копию нижней залы, в которой сейчас шло богослужение, а в верхнем не шло. Во-первых, народу было не так чтобы и мало, но и не много, все вполне умещались в нижнем храме; а во-вторых, там полным ходом шли реставрационные работы, и мы туда не полезли. По периметру двор был окружен монастырскими стенами, в которых, по идее, и полагалось жить монахам, но так как там было сыровато, то монахи селились кто где, благо их было всего несколько десятков.
Мы заглянули в нижний храм, а в верхний я идти отказалась – народу там не было, а вот для засады и метания тяжелых предметов в мою персону он убийце вполне подходил. Но в храме нашего знакомого не оказалось, во дворе – тоже, поэтому Инка предложила осмотреть территорию, прилегавшую к каре. Я к этому времени уже осмелела, потому и решилась на такой безумный шаг. Мы вышли на природу, щедро засаженную вековыми липами.
– Привет! – раздалось над нашими головами. Мы вздрогнули и подняли глаза. Среди веток покачивалось рыжее существо, очень похожее на девочку. По крайней мере, оно было в юбке и в платке.
– Вы сегодня приехали? – поинтересовался ребенок. – А я тут уже неделю живу вместе с мамой, сестрами и младшим братиком. А старший брат учится в академии, он станет священником, как и папа. А еще у нас есть Настя – она старшая, будет регентшей и сейчас поет в хоре. Мечтает уйти жить в монастырь, только еще не решила в какой. А еще у меня есть...
– Тебя как зовут? – прервала я рыжее существо, так как чувствовалось: семья у них большая и рассказ затянется надолго.
– Машка, – ответил ребенок, лихо спрыгивая на землю с высоты второго этажа. – Меня тут все знают, я очень приметная.
Это было ясно и без ее слов. Такие
– Маша, а ты знаешь, как зовут черноволосого парня с явно не русским лицом, со слегка раскосыми черными глазами?
– Очень красивого, – встряла Инка.
– Знаю, – недолго думая, сказала Машка. – Это Ян, он художник.
– Художник? – поразились мы хором. – И что же он рисует?
– Все, – пожала плечами девочка, приводя в порядок свое платье, изрядно пострадавшее от тесного общения со стволом дерева. – Скоро ему батюшка и иконы разрешит писать. В прошлом году он уже пробовал. Только он видит плохо, поэтому они у него очень странные получаются.
– И долго он тут живет? – спросила я.
– В прошлом году все лето провел, а в этом только дней десять назад приехал, – сообщила Машка и заторопилась прочь; ей надо было еще переделать массу дел до ужина, а про нас она, похоже, уже все себе уяснила.
– Будь я милицией, то непременно бы разузнала, не случилось ли в прошлом году перед отъездом этого психа в монастырь похожего убийства. Может, он каждый раз кого-то убивает, а потом едет замаливать грехи. За лето ему они прощаются, и до следующей весны он живет и набирается новых. Может такое быть? – спросила я у Инки.
– Что она там про ужин говорила? – в свою очередь, спросила Инка.
– У тебя одна еда на уме, – возмутилась я.
– Только не говори, что не хочешь есть, – парировала Инка.
– Хочу, – призналась я.
– Вот и я хочу. И, наверное, убийца тоже захочет, значит, на ужин он явится, не терпеть же ему до завтрака, так что в трапезной мы его и выловим. Так когда ужин?
Как раз в этот момент раздался звон колокола – всем желающим предлагалось собраться на ужин. Желающих оказалось на удивление много, во всяком случае, значительно больше, чем желающих присутствовать на богослужении. Но убийцы – художника Яна – среди них не оказалось. Впрочем, чернорясные были вообще представлены слабо, можно сказать, в единственном лице. Этим лицом оказался кокетливый молодой человек с длинными волнистыми волосами, голубыми широко распахнутыми глазками и походкой, при которой плавно покачивались его полные бедра. Если бы не борода, можно было бы подумать...
– Какая гадость, – прошипела мне в ухо Инка. – Если они голубых привечают, то я вообще склонна верить, что они и убийцу бы приняли, даже если бы знали, что он действительно кого-то убил.
В это время брат кокетливо поправил шапочку у себя на голове и подмигнул глазом сидящему напротив него мужику. Тот покраснел и попытался пересесть подальше. В ответ монах чарующе улыбнулся и обратился к нам с Инкой:
– Что это вы на меня так смотрите? Что, у меня лицо медом намазано?
Инка раскрыла рот, и я поняла: она сейчас выскажется в том смысле, что такого колоритного педика ей еще ни разу не приходилось видеть, и нас очень быстро отправят куда-нибудь отдуваться за ее длинный язык. Поэтому я толкнула ее ногой, она зашипела от боли, и брат решил, что у нее просто не все дома, потому что таких тут было пруд пруди; в общем, он не особенно удивился. Перед обедом полагалось прочесть несколько молитв, и с ними покончили очень быстро, а потом все приступили к еде. Хлеб тут был изумительный, а в остальном – обычная монастырская пища. Какие-то финские макаронные изделия, политые овощной подливкой, пшенная каша на постном масле с небольшим количеством молока и чай с хлебом и вареньем. С ужином покончили быстро, еще быстрей покончили с благодарственной за ужин молитвой, и мы с Инкой помчались вниз, чтобы перехватить там нашего художника, так как за время ужина Инку осенило.