Шутки старых дев
Шрифт:
– Что там твой папа говорил про домик в деревне? – спросила я у Лешки после того, как мы попрощались с майором, клятвенно его заверив, что никуда из города ни на шаг.
Лешка проявил неожиданную живость мысли и твердо заявил, что ни в какую деревню не поедет, пускай милиция этим занимается. Ему неохота перебегать ей дорогу. Для человека, который еще недавно прощался с жизнью, его позиция была просто возмутительна. Мы ему так и заявили, но он почему-то не устыдился.
– И все равно мы сейчас от моего папки ничего внятного не добьемся, – твердил Лешка. – А тем более – точного адреса его знакомой. Он вполне может послать нас куда-нибудь в противоположную сторону. Вы хоть это поймите.
Мы подумали и сказали, что Леша прав.
– Остается надеяться, что у майора есть адрес этой тетки, – вздохнула Инка и предложила:
– А что, если нам немного перекусить?
– Точно! – оживился
Инка пробормотала, что вряд ли она на свободе до сих пор, но Лешка ее уже не слушал.
Майор же свое время проводил не столь приятно. Про домик в деревне он тоже был наслышан, и его источник мог с точностью до нескольких десятков метров указать его месторасположение. Чем дольше слушал майор свой источник, тем больше убеждался в том, что интуиция его не подвела и что съездить в деревню очень даже стоит.
– Сестра там обычно все летние месяцы жила, – рассказывала Любовь Семеновна, которую майор нашел на квартире ее сестры – Надежды Семеновны, работавшей в той самой клинике, где столь долго и счастливо лечился Лешкин папа. – Так было до прошлого года. В прошлом году Надя по секрету рассказала мне, что познакомилась с одним прекрасным человеком, и поэтому времени у нее на деревню оставалось мало. Она бы и вовсе ее забросила, но ее кавалер оказался большим гурманом, и сестра предполагала, что и к ней он потянулся из-за ее домашних разносолов. Речь о том, чтобы вовсе не ездить в деревню, не шла, просто она поставила дело так, что мне пришлось свой отпуск проводить в деревне и следить за ее проклятыми огурцами и помидорами. Представляете, как мне это было приятно, особенно если учесть, что я их ем только в свежем виде, а все эти засолки и маринады терпеть не могу. Но сестра есть сестра. Видя, как она из сил выбивается ради своего красавца, я сочла своим долгом помочь ей хоть немного. Но дело этим не кончилось, напрасно я надеялась, что ее хахаль уже осенью на ней женится. Ничего подобного, у него нарисовалась какая-то там жена. Надька о ней отзывалась очень плохо, но я-то знала, что нельзя ожидать от влюбленной женщины, чтобы она хорошо отзывалась о сопернице, да к тому же еще удачливой. И я решила посмотреть сама, что это за особа. Каково же мне было, когда я узнала, что это Верка.
– И что вы решили предпринять? – поинтересовался майор.
– До сих пор кляну себя за то, что ввязалась в это дело. И даже не столько за то, что ввязалась, а за то, что не умею держать язык за зубами, – проговорила Любовь Семеновна. – Что мне стоило промолчать? Так нет же! Как полная идиотка, помчалась к своей ненаглядной сестрице, чтобы порадовать ее, сообщить, что соперница – моя однокашница, мы с ней вместе учились в университете. Я-то думала, мою сестру это как-то образумит. К тому же я знала, что с мужем у моей подруги все в порядке, живут они дружно, растят сына-недотепу, но ни о каком разводе у них и речи нет. Я все это сестрице и выложила, а она вместо того, чтобы согласиться с моими доводами и оставить несчастного мужика в покое, стала еще активнее его домогаться. Нехорошо так говорить, но она совсем спятила.
Майор был того же мнения. Ему хватило нескольких минут общения с доставленной из деревни Надеждой Семеновной, чтобы предположить, что она нуждается в усиленной медицинской помощи, желательно – за металлическими решетками. Начать с того, что она во всем обвинила Лешку, намекнув, что орудие убийства и одежда, в которой он его совершил, спрятаны у него дома. Майор вежливо указал ей на тот факт, что оружие и одежда и в самом деле были спрятаны, только не у Лешки, а у нее дома. Она же, не переводя дыхания, обвинила во всем свою сестру и даже уверяла, что именно по ее просьбе приобрела целых два пистолета Макарова, оба с глушителями. Один почему-то остался у нее, а второй неизвестным образом оказался у Яна, который им так толком и не воспользовался. На вопрос, чем же могла руководствоваться ее сестра, когда стреляла в свою старую подругу, Надежда ответила, что сестра хотела помочь и избавить ее от соперницы. О том, что майор потрудится и проверит ее алиби, она не думала и очень обиделась на него, когда он ей об этом сообщил.
– Почему вы мне не верите? – истерично вопила Надежда. – Тот тип врет, он у меня весь вечер провел. Почему вы верите ему, а не мне?
– Дело в том, что того человека не было в городе в это время, он ездил с любовницей к морю. А чтобы добраться до того моря, ему пришлось пересечь границу, что и было зафиксировано соответствующими службами.
Надежда Семеновна выразилась в том смысле, что это чушь, которую майор выдумал специально для того, чтобы ее подловить, а человек тот находился в городе.
– Это вы так считали, потому
Ознакомившись с документами, Надежда Семеновна несколько изменила свои показания, заявила, что сестра договорилась пойти в гости, где должна была появиться и Вера, и предложила ей, Надежде Семеновне, пойти вместо нее, чтобы посмотреть, что из себя представляет соперница.
Надежда Семеновна согласилась, а сама проболталась по городу и ни в какие гости не пошла.
– Я же отлично понимала, что не смогу разыграть из себя человека незаинтересованного. Та женщина, если увидит меня, мигом смекнет, что дело не чисто. И потом: не хотела я с ней встречаться. А когда узнала, что в тот вечер она был убита, то сразу же заподозрила свою сестру, которая думала, что у меня есть алиби, и поэтому та спокойно действовала. Пришлось срочно выдумывать себе другое алиби, чтобы не подводить сестру.
Майор все это выслушал и продемонстрировал Надежде Семеновне ее собственный дневник, котором она шаг за шагом описывала свои приготовления к убийству и ни словом не обмолвилась о том, что ее к этому кто-то вынуждал.
– Это не мой дневник, – заявила Надежд Семеновна.
Но тут уж терпение майора лопнуло.
– Экспертам видней, – сказал он подследственной. – А по их мнению, записи в дневнике сделаны одним почерком, и принадлежит он вам.
Но дама продолжала уверять, что ни в чем не виновата. Тогда майор решил побеседовать со второй сестрой и показал ей протокол допроса. Сделал он это в надежде на то, что праведное негодование, а также забота о собственной шкуре заглушат родственные чувства и она расколется Так и случилось. Женщина, ознакомившись с показаниями своей сестрицы, схватилась за сердце, а потом начала шарить в сумочке в поисках валидола. Положив под язык сразу десяток валидолин, она немного пришла в себя и смогла говорить. Майор не сомневался: поддайся он жалости и вызови ее на следующий день – так она за ночь придумает для своей сестры десяток смягчающих обстоятельств. А сейчас гнев заставил ее разоткровенничаться.
У этой женщины имелся свой взгляд на произошедшее, и он несколько отличался от показаний ее сестры.
– Я в своей жизни стреляла всего два раза, и то в ранней юности, в тире. А настоящего оружия отродясь не видала и даже не знаю, как его заряжать, – говорила она, тяжело дыша. – И как Надежда могла говорить обо мне такие ужасные вещи, если сама вынудила меня напроситься в гости к Зое, вернее, на день рождения ее мамы, и вынудила пригласить туда же Верку. Она еще сама ей позвонила и сказала, что я иду к Зое, а Зоя зовет ее, Верку, прийти вместе со мной. Это чтобы у меня уже не было выхода. Пришлось идти. Но мне даже в голову не мог прийти тот ужас, который она задумала. Поняла же я, что дело плохо, только после того, как на подходе к Зоиному дому я увидела тщедушного мужичка, который зашел в садик. Так как идти через садик было значительно ближе, я и пошла. А мужичок этот замер на месте, вытянул руку – и сразу же раздались два хлопка, и так мне в эту минуту стало тяжело, что даже сердце болело. У меня такое ощущение уже бывало, и это всегда означало, что случилась беда. Только я никак не ожидала, что наткнусь в садике на собственную сестру – она переоделась мужчиной и размахивала пистолетом. И ладно бы только размахивала, так она же еще и палила из него. А после выстрелов помчалась так, словно за ней черти гнались, и при этом ничего вокруг себя не видела. Я ее даже сразу и не узнала, она меня – подавно. Я ей просто на перехват должна была кидаться, чтобы она меня увидела. После этого она разрыдалась и принялась умолять не выдавать ее. Твердила, что, мол, просто хотела напугать Верку, а что из этого вышло – не знает. Сказала, что там бегал еще какой-то парень, тоже с пистолетом, вот он Верку и убил. Я ей не поверила и побежала проверить, что же случилось на самом деле. Верка была еще жива и даже меня узнала, но сказать ничего не сказала, потому что тут же снова потеряла сознание, а я в это время услышала чьи-то шаги и поспешила спрятаться в кустах. Сама не знаю почему. И увидела я из кустов Зоиного мальчика, я даже сначала подумала, что это про него моя сестрица и твердила. Но он чуть не наступил на Верку и сразу же побежал к Зоиному дому, бормоча при этом: «Милицию или сначала „Скорую“?» Тогда я поняла, убийца не он и что для Верки он сделает все, что нужно. Поэтому помчалась за своей сестрой. Она меня ждать не стала. Пока я осматривала Верку, она исчезла. И тут у меня сердце прихватило, и я остановилась, не зная, что делать дальше.